Алексей Грушевский - Игра в Тарот

— И что помогает? — наместник брезгливо скривился.

— Конечно же нет. Наоборот, принятие их веры требует нахождения в их среде и проведение специфических ритуалов, что способствует распространению заболевания.

— Но это же абсурд! Неужели наши граждане столь суеверны и легковерны — наместник даже вскочил от волнения, всплеснув руками.

— Да, это так. Страх смерти вызвал что-то вроде всеобщего помешательства. Не многие твёрды перед её лицом. Идёт массовое обращение в их веру. До их суеверия нам нет никакого дела, но это раздувает эпидемию. Это надо прекратить, а прекратить это можно только жесточайшим и показательным преследованием изуверов.

— Значит цирк? — сурово нахмурился наместник.

— В Риме уже объявлены игры. Их будут истреблять в назидание народу.

— И это поможет?

— Надо обозначить источник угрозы, уничтожить его и отвратить от него граждан. Лучше всего это могут сделать массовые казни в виде игр. При этом их желательно сжигать или скармливать зверям, чтобы потом не надо было бы возиться с трупами. Распятие долго сохраняет тело, его после надо хоронить, и, следовательно, возникает контакт.

— И вы посланы организовать это?

— Да. Вы изучили мои верительные грамоты?

— Ваши бумаги в полном порядке, но в греческих полисах не принято такое. Забавы Рима здесь могут быть не так поняты. Боюсь, к несчастным может возникнуть симпатия.

— Но не можем же мы их просто отлавливать и сжигать?

— Почему нет?

— Закон. Мы должны служить закону. Нам предстоит убивать людей без формально доказанной вины, а это позволено делать только в виде игр.

— А нельзя ли их просто изолировать в их катакомбах?

— Конечно. Так и сделаем. Завалим входы. Их таборы на поверхности сожжём. Но, они уже вышли из них. Болезнь повсюду. Надо уничтожить заболевших и тех в ком она уже поселилась, но пока ещё не проявилась. А тут критерий один — принял их веру, значит, есть риск заражения — на игры.

— А это правда, что пожар в Риме стал следствием попытки сжёчь их места обитания?

— Да, при этом Вы должны понять — они неистовы. Они настоящие фанатики. На попытку очистить огнём места их стойбищ, они ответили поджогами по всему городу.

Наместник сидел в глубокой задумчивости. Его собеседник терпеливо ждал, стоя твёрдо и прямо. В его коренастой широкоплечей фигуре угадывался в недавнем прошлом опытный солдат.

Наконец наместник очнулся, и, нахмурившись, заключил:

— Хотя Ваши верительные грамоты предписывают мне содействовать Вашей миссии, но… скажите, это действительно единственно возможное решение? Поймите, я подчинюсь и окажу Вам необходимое содействие, но это греческий полис. Тут другие нравы, другие люди. Что если меры приемлемые в Риме здесь вызовут ещё большее напряжение? Неужели нет другого выхода?

— Что Вас беспокоит? В чём суть Ваших сомнений? — вежливо спросил посланец Рима.

— Действительно ли эти люди настолько невменяемы, что их можно только сжигать и травить зверьми? Неужели им нельзя объяснить, вразумить, договориться? — наместник поднялся и твёрдо смотрел в глаза посланцу.

Посланник криво усмехнулся:

— Вы их видели?

— Нет.

— Ну, так что Вам мешает увидеть всё это? Желаете, я и мои люди организуем Вам интересную экскурсию?

— Но, ведь Вы же сами говорили, что контакты с ними опасны.

— А что делать? Как можно принять решение, не исследовав проблему? Это Ваш долг, как должностного лица. К тому же можно наблюдать их со стороны, не приближаясь вплотную. Ну, и мы после посещения их мест обрабатывает обувь и тело уксусом, одежду вывариваем. Как видите, существуют вполне действенные меры, понижающие риск заражения.

Скоро наместник, облачившись с ног до головы в дёрюгу, чтобы не вызвать ненависть со стороны больных фанатиков (приблизиться и ударить побояться, но всего оплюют, как объяснил посланник) в сопровождение широкоплечих ребят, с крепкими посохами в руках, и со скрытыми под широкими дерюгами мечами, направился к старому рынку, где уже несколько недель гудел вылезший из катакомб огромный табор.

Расчерченный ровными линиями город, обычно чистый и наполненный людьми, теперь был пуст и грязен. Всюду валялся мусор и нечистот. Ужасная эпидемия прервала обычно невидимую каждодневную работу по уборке улиц и площадей, и город стремительно размывался бесформенными горами отходов и рваными облаками удушливого дыма. Кое-где редкие кучки граждан пытались хоть как-то очистить пространство рядом со своими домами, сгребали мусор и сжигали его, отчего и был кругом этот раздражающий дым.

По мере приближения к старой рыночной площади мусора становилось всё больше. Стали попадаться и люди. Это были не испуганные городские обыватели, жавшиеся к своим домам, а одетые в грязные лохмотья, беспорядочно бродящие по улицам и копающиеся в кучах мусора, неопрятные бродяги.

Скоро их стало так много, что появились какие-то не то их таборы, не то стойбища — несколько воткнутых в землю палок, на которых трепыхались рваные тряпки, а под ними копошились, иногда сидя, но чаще лёжа, похожие на кули обитатели, завёрнутые в пёстрые лохмотья, так что казалось — ожили и задвигались мусор и грязь.

На подходах к площади бродяг были уже толпы. Небольшой отряд буквально продирался сквозь грязную, вонючую толпу, с трудом лавируя между многочисленными беспорядочными стойбищами, расположившимися на широкой улице в полном хаосе.

Наместник с ужасом глядел на ползающих под ногами бесчисленных калек и фантастических уродов, которые, казалось, кичились и гордились специально выставленными на всеобщее обозрение из под вороха грязного тряпья, своими культями, жуткими клешнями или отвратительными язвами. С отвращением и содроганием переступая через бьющихся в припадках и чего-то орущих сумасшедших и прилюдно расчёсывающих свои сочащиеся сукровищем изуродованные тела прокажённых, потрясённый наместник недоумевал — откуда же столько их могло взяться?

Наконец показалась площадь — центр гнойника, от которого в город по сходящимся к нему улицам обильно растекались все эти ужасные миазмы. Наместник помнил ёё — это было широкое прямоугольное очерченное высокой колоннадой пространство с каскадом фонтанов с северной стороны и высокой колонной увенчанной позолоченной статуей Гермеса в центре.

Теперь же всё вокруг было залито грязными громко галдящими толпами, снующими между бесчисленных бесформенных стойбищ, удушающих костров, дурно пахнущих мангалов и куч мусора.

Немного присмотревшись, он обратил внимание, что в хаотическом беспорядке, есть некое подобие если не порядка, то какой-то странной повторяющейся закономерности.

На ступенях колоннады, то там то здесь возникали какие-то люди с крестообразными палками в руках, которые, размахивая ими, начинали что-то истошно вопить. Услышав их, толпа, прихлынув, скапливалась вокруг, внимательно им внимая. Речь этих странных ораторов, как правило, быстро ускорялась, судороги, по началу едва заметные, скоро овладевали ими настолько, что бешено хрипя что-то нечленораздельное, они падали в жутких корчах. В этот момент толпа приходила в неистовство и, бешено что-то оря, заходилось не то в трансе, не то в овладевших им всеми сумасшедших плясках, неистово скача вокруг впавшего в падучую оратора, хватала его, поднимала над собой и таскала жутко дёргающиеся бессознательное тело, рыдая и что-то восторженно завывая.