Алексей Грушевский - Игра в Тарот

Когда несчастный переставал дёргаться, интерес к нему, почему-то, сразу пропадал. Его обмякшее тело тут же бросали, и толпа шла искать нового трибуна.

— Что это, почему они так любят их, когда они в припадке, и так равнодушны, когда припадок кончается? — спросил потрясённый наместник.

— Они считают, что во время припадка на этих пророков снисходит дух святой — тихо ответил посланник.

Тут послышалось какое-то пение. Показалась процессия каких-то теней. Это были, определённо совсем ещё недавно бывшие нормальные горожане. Они несли на носилках своих умерших родственников. Труппы сложили в ряд у западной колоннады, как увидел потрясённый наместник, на множество уже скопившихся там мёртвых тел, после чего толпа встала на колени, и по горам трупов стали деловито ползать какие-то люди, размахивая дымящимися сосудами на цепях, что-то гнусаво сопя. Когда эта, довольно длительная, процедура закончилась, трупы так и остались лежать в кучах на земле, заботливо целуемые и ласкаемые довольно многочисленными, ползающими по ним гигантскими насекомыми, калеками, словно эти мёртвые тела представляли для них огромную ценность и являлись источником какого-то противоестественного удовольствия. Основная же толпа, после окончания ритуала, радостно и возбуждённо отхлынула в сторону фонтанов.

Скоро сотни людей стали плескаться в бассейнах. Только что пришедшие на площадь горожане в каком-то безумном забытье, толкались в одном водоёме с изъеденными язвами калеками, где все они вместе в какой-то радостной истерике обнимались и целовались.

— Так они приобщаются к своей вере — сухо прокомментировал посланник, видно заметив недоумение наместника.

— Ну, что ж, наверное, пора уходить. Всё ясно — наместнику начинало становиться дурно.

— Если Вы можете, подождите ещё. Сейчас будет кульминация — участливо улыбнулся посланник, в притворном смущение опустив глаза.

Постепенно толпа стала выползать из загаженных фонтанов. На этот раз она стала скапливаться вокруг центральной колоны, той, на которой совсем ещё недавно возвышалась статуя Гермеса.

На её вершине что-то зашевелилось, и вскоре над площадью и городом поднялся какой-то невообразимо распухший урод.

— Кто это? — вздрогнул наместник.

— Мразогорий, здешний святой.

— И чем же он прославился?

Посланник недоумённо пожал плечами:

— Наверное, размером. Не каждого же так раздует. Размер тут, надо полагать, имеет значение — его должно быть хорошо заметно снизу.

Наместник с грустью, и с каждой минутой с всё большей и большей вскипающей в нём ненавистью, глядел на огромную, ровную, из цельного куска белоснежного мрамора колонну, теперь всю в каких-то склизких пятная и подтёках.

— И как они ухитрились изгадить её от самого основания до вершины? — искренне недоумевал он.

Разгадка пришла неожиданно скоро. Жирный урод, до этого что-то судорожно хрипящий, как-то резко склонившись, стал рыгать прямо вниз, в забившуюся под ним в непонятной радости толпу. Удивительно, но они, похоже, стремились поймать куски и капли его обильной блевотины, словно это была какая-то невиданная для них ценность.

— Что это? — наместник, судорожно сглотнул. Его явственно начинало мутить.

— Это у них называется причащаться — коротко бросил внимательно наблюдающий за происходящим посланник.

— И кто это? Откуда взялось это чудовище?

— До того как его раздуло, известно только, что окрутил малолетнюю дочь своих благодетелей, которую он, кстати, тоже называл своей дочкой. Его пригласили преподавать ей софистику. Обрюхатил. Она родила, сбежала от него и бросила ребёнка на попечение родителей. Когда родители обесчещенного дитя, попытались обратиться в гражданский суд, подлец залез в катакомбы. Там что-то подхватил и, вот, распух. Несчастные считают, что это он наполнился святым духом.

— И как же такую тушу затащили так высоко?

— Перекинули канаты, привязали его с другой стороны, так и вытянули. Еду и воду он поднимает вверх на верёвках, исходящий из него «святой дух» Мразогорий отдаёт вниз, как Вы уже видели.

— И что он там делает?

— У них это называется — утверждать истину. Они повсеместно сажают самых своих жутких уродов на наши триумфальные колонны, предварительно сбросив статуи богов и героев, (они эти колонны называют — столпы) с которых те проклинают горожан и призывают на них беды. Что Вы можете сами видеть.

— Хватит, с эти пора кончать — заключил наместник, брезгливо отвернувшись от этого ужаса.

— Проклинаю, проклинаю, всех их проклинаю! — раздался дикий вой с вершины столба. — Гиена им огненная! Они жрали, пили, наслаждались жизнью, любили, а всё это ведь за наш счёт! Всё это за нашу бессмертную душу. Они тысячелетия жируют за наш счёт. Они, они виновны в наших грехах, только они!

Толпа многоголосо завыла. Многие, первых же звуках с колонны, упали и забились в судорогах. Другие, стоя на коленях, рыдали, тряслись, как в лихорадке, или раскачивались в трансе, словно, сонамбулы.

Жирный урод, заводясь, всё больше и больше, орал и орал, мелко трясясь жирными складками своих распухших телес, грозя куда-то в сторону города:

— Вы все живёте за счёт спасения наших душ. Вы слишком долго, несколько столетий решали свои проблемы за наш счёт, за счёт спасения наших душ. Ваши бани, гимназии, знания и свобода веры в разных Богов обрушила на нас, ни в чём ни повинных чад божьих, немыслимые муки соблазна. Вся ваша свобода, это свобода от усовещивания вас, грешников, с нашей стороны. Вы обрушили на нас немыслимые муки существования в вашей религиозной культуре, где мы зрим непобедимость вашего греха в сражение с нами, истинно верующими. От вас на нас, истинных чад божьих, наползает шизофрения от ненависти к Богу, который кажется извергом и садистом. Всё это сделали именно вы! Вы физически и духовно убили тысячи людей, так и не успевших понять, что наша вера, это совсем не то, что получилось, после наступления на неё, вашей философии и образа жизни! И нам это надоело! Вы все умрёте! Есть, есть наш Бог! Болезнь, мор — то бич божий. Вы все умрёте, все. Но и после смерти гореть вам в огненном озере. Вечно вам мучиться, а мы попадём на небо.

Жирный урод, продолжая сыпать проклятия, стал, заходясь в лихорадочном кашле, чесать своё покрытое обильными хрупкими подсохшими струпьями тело. Скоро вокруг него поднялось лёгкое белое облачко обильно начёсанных им мельчайших частиц его поражённый проказой плоти, которую ветер уносил куда-то в сторону городских кварталов.

— Вот вам, вот вам, вот, вот, получайте! За всё ответите, настигнет вас мор — кара божия…. — орал, уже повсеместно кровоточащий, опухший проповедник, под сумасшедшие визги беснующейся под ним толпы.