Алексей Грушевский - Игра в Тарот

Толик замолчал, потрясённой такой наглостью. Кряхтя, стал слезать. Было понятно, что с этими шарлатанами бесполезно связываться. Полный отстой. Невменяемые мошенники самого скверного пошиба. Зря он вообще подался этой мистике. Да тяжёлый был вчера день. В такую историю влип! А что сегодня будет? Чем его Пал Палыч ещё удивит?

— Пал Палыч приготовил для вас маленький столик в прихожей вашего кабинета, а в самом кабинете поставил турник и боксёрскую грущу. Он намерен приобщить вас, как и весь коллектив, к получасовым занятиям спортом каждые три часа. Но вы сможете уговорить его, разместить спортивные снаряды в комнате отдыха — равнодушно и как-то буднично сказал алхимик.

Толик уже слез со стола и заправлял выбившуюся сорочку в мятые брюки.

— Может, вы ещё мне расскажите, что я сегодня во сне увижу, господин Хозяин Снов — буркнул он, вложив в эту фразу весь свой сарказм.

— Да нет ничего проще — улыбнулся алхимик, бросив нежный взгляд на банку с трепыхающимся глистом. — Вам теперь каждую ночь, вне этого Храма и моей помощи, будет сниться, как вы умираете запертые в стеклянной колбе.

Всё было ясно. Дешёвые позёры. Фокусники, набившие руку на одурачивание наивных простофиль. Интерес к этой публики у Толика мгновенно угас. Даже говорить что-либо не хотелось.

Толику вдруг стало тоскливо. Словно опять он почувствовал дыхание однообразной, и давно уже досконально изученной, скучной пустыни, в которую, увы, надо возвращаться, и по которой ему суждено вечно брести, без надежды на чудо. Дивное видение, обещающее прохладу и надежду, как всегда, оказалось очередным миражом! Нет, ничего нет в этом мире по настоящему неведомого и тайного. Ничего нет, что могло бы изменить его жить, и открыть новые перспективы и горизонты. Что бы смогло его по настоящему удивить. Нет, нет в этом мире ни героев, ни волшебников, ни тайного знания. Есть лишь шайки мелких жуликов паразитирующих на комплексах и страхах пресыщенных и одуревших от скуки престарелых дам из высшего общества и невежественных нуворишей. И он попал в тот же балаган, где отирается вся эта недалёкая и мутная тусовка! Он с его знаниями, интеллектом и репутацией! Он с его положением в обществе!

Он вдруг невероятно остро ощутил, что вляпался. Что всё, что он делал вчера и сегодня утром, ниже его достоинства. Что не пристало такому значительному деятелю так подставляться. Позор! Стыд! Да что же это вчера на него нашло! Связался с какими то ничтожными шарлатанами, качал права перед ними, пугал… Ужас, ужас! Как это всё пошло! Вот ведь действительно, вляпался!

— Как какой-то молодой кидала взявший первый раз крупный куш и двинувший в экзотические бордели в поиске небывалый ощущений! Какой позор! Как же это я так! — пульсировало в голове у Толика.

Надо уйти с достоинством и забыть этот балаган. Вымарать из памяти этот позорный эпизод. Он уже не мальчик для таких экспериментов. Окатить их ледяным презрением и навсегда забыть. Показать, что это была лишь досадная случайность. Ничтожества!

— Шофёр заплатит за сеанс. Мне надо идти — сухо бросил он.

— Денег не надо, вы уже заплатили — алхимик кивнул на банку. — Жду вас завтра.

— Ну, это вряд ли — буркнул Толик в дверях.

— Посмотрим — раздалось ему в ответ.

Толика задела эта высокомерная уверенность.

— Да что они себе тут воображают! — вскипел он.

Он не удержался ответить. Конечно, подчёркнуто сухо и холодно, вложив в этот ответ всё своё умение, выработанное за долгие годы вращения в высших сферах государственной власти, ставить наглеца на место и чётко обозначать, что в дальнейшем никакое сотрудничество невозможно:

— Повторяю вам, я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Прощайте — и Толик решительно переступил порог кабинета уродов.

— До свидания — улыбнулся алхимик, — только, куда вы денетесь, когда вы уже у меня в руках.

И он аккуратно взял колбу с рыжим глистом, приблизил к своим глазам и стал внимательно смотреть в неё, чему-то улыбаясь.

Уже в салоне мерседеса Толика смутило что-то странное и неопределённое. Ему вдруг стало радостно и в то же время пронзительно больно. Как будто бы он встретил что-то необыкновенно чудесное, дающееся лишь избранным, и тут же потерял.

По мере того как кошмар и сумасшествие этого безумного и агрессивного салона забывалось, и вокруг его смыкался, словно затворялись раковины моллюска, его привычный безопасный, комфортный и такой удобный мир, в нём проснулось какое-то сожаление. Это было для него совсем новое чувство. Вслушиваясь в неё, медленно и осторожно разматывая нить этого странного и необычного для него ощущения, Толик вдруг с изумлением понял, что он сожалеет о прошедшем кошмаре. Он сожалеет, что кошмар кончился!

Это открытие удивило и потрясло его. Он никогда раньше не замечал за собой признаков мазохизма, и, поэтому, даже смутился. Быть рабом, жертвой, пусть даже в игровом, лицедейском варианте всегда казалось для него не приемлемым, и противоречащим его идеалам свободы и торжества демократии. Некоторое время он пребывал в явном смущение и в полном расстройстве чувств, но постепенно, он начал осознавать, в чём была привлекательность кошмара. Его привлекательность была в невероятном напряжение всех его чувств, порожденных ужасом и страхом зримо коснувшейся его неминуемой смерти. В обычной жизни, где давно уже было всё размерено, безопасно и рассчитано, давно уже не было место такому яростному напряжению, а значит, и полноте чувств как в недавнем кошмаре. В обычной жизни ему давно оставалась лишь скука, презрение к окружающим и редкие вспышки раздражения, как правило, по пустякам. Были, правда, приступы гипертонии, как, например, недавно при появление Пал Палыча, но они теперь были совсем уже редкими, а главное, хорошо изученными. Жизнь на вершине власти и успеха, в мягком свете собственного величия, оказалось пресной и однообразной. Чувства угасали в нём. И потому было так чудесно их недавнее внезапное и бурное пробуждение! Пробуждение ужасом. Давно он уже не ощущал себя так полно и цельно, как только что в этом мутном салоне.

Конечно, не могло быть и речи, чтобы туда возвратится. Увы, эти притоны не для него. Но, он уже не испытывал никакого чувства раздражения в адрес этих недалёких шарлатанов.

— Что ж, каждый делает своё дело. Видно у пресыщенной публики из высшего света есть спрос на их услуги. Безопасность и комфорт надоедают, хочется острых ощущений, это их право. Иллюзии нужны разные, одним власти и богатства, другим безопасности, а самым избранным — ужаса. Но это всё только иллюзии — грустно заключил он, постепенно погружаясь в дрёму, укаченный мягким ходом лимузина.