Алексей Грушевский - Игра в Тарот

Мерсидес нес Толика, разгоняя воем сирены и блеском мигалок зазевавшихся лохов. Толик ехал к Алхимику. Алхимик оказался прав. Толика измучил кошмар. Но главное было не содержимое кошмара, главное были последствия.

Толик покрылся отвратительными язвами. Многочисленные язвы имели круглую форму и были неестественно красными. Так, что Толик, под костюмом, был теперь, на самым деле, красным. И при этом постоянно. Этой чудовищной сыпью было покрыто всё его тело, кроме лица. Но врачи не дали ему гарантию, что раздражение не поднимется выше.

— Удивительный случай — бубнил старый профессор дерматолог. — На моей практике, он первый. Это явно не инфекционного характера? Но что же тогда является причиной такого мощного воспаления? Псориаз? Но, ведь у вас к нему вроде не было предпосылок? Да и потом такая площадь поражения. Говорите вы легли с чистой кожей, а проснулись весь в этой сыпи? Нет, на псориаз не похоже. Может экзема? Но такая скорость процесса? Так стремительно выступать могут только стигматы. У вас были какие-нибудь резкие нервные потрясения?

И у него взяли кучу анализов, посоветовали носить бактерицидное бельё, и бинтовать руки.

Но Толик уже знал причину своего недуга. Этой причиной был чудовищный кошмар, который терзал его этой ночью.

Кошмар, в котором Толик сидел в банке.

Толик вздрогнул, и весь мелко задрожал, когда вспомнил, пригрезившейся ему, ужас.

Это действительно было чудовищно. Он и все его соратники либералы сидели голые в огромных стеклянных аквариумах. Эти аквариумы, заполненные разъедающей плоть кислотой, стояли в ГУМе. Вместо магазинов и лавок, были эти аквариумы. Во всех его протяжных галереях сквозь стекло бывших витрин, были видны, напоминающие огромных жаб, сидящие и плавающие либералы. Были эти аквариумы разных размеров. Иногда небольшие, для одного экземпляра, как для Толика, или, огромные, где в мутных, поросших водорослями глубинах, помещались многие десятки демократов.

Во всех его протяжных галереях, прижавшись к стеклу бывших витрин или, наоборот, затаясь от нескромных глаз в мутной глубине, были видны с тоской смотрящие на прохожих водоплавающие либералы

Аквариумы были полностью заполнены кислотой, но была подобрана такая концентрация, что в ней можно было находится, но она, тем не менее, разъедала плоть, так что все жители аквариумов были изуродованы страшными, зудящими язвами, которые они постоянно чесали.

Для дыхания, в аквариумы были опущены трубки, по которым подавался воздух. Видные либералы, у которых был индивидуальный аквариум, такие как Толик, постоянно держали эту трубку во рту, и упорно чесались, в тщетных надеждах унять неистовый зуд.

В больших аквариумах, ясное дело, дыхательных сосков сразу на всех не хватало, и томящиеся там либералы были вынуждены меняться у источников воздуха. Так что там происходило вечное движение, вода бурлила. Либералы крутились у дыхательных сосков. Глотнул воздух, и отплыл, дожидаться, когда опять подойдёт очередь. Вследствие этого жизнь там была более интересной, так как случались скандалы и подтасовки, а иногда и сдыхал кто-нибудь, не дождавшись, глотка кислорода, и нахлебавшись кислой водички.

Питательная смесь подавалась, два раза в день, через эти же трубки. Специальных мест для испражнений не было, так что жидкость, в которой плавали либералы, была несколько мутноватой. То, что жидкость была мутноватой, и на дне аквариумов скапливались слизистые отложения, было в некоторой степени полезно, так как в этой тине можно было прятаться от нескромных глаз.

Все находящиеся в аквариумах были подсудимыми на грандиозном революционном трибунале.

Трудовой народ публично судил поверженную контрреволюционную, либеральную гниду. Каждый пролетарий мог совершенно свободно прийти на этот трибунал и воочию увидеть врагов народа, выставленных на всеобщее обозрения в этих, как это называлось, сосудах правосудия. Их мерзкий, нечеловеческий облик.

Посасывая воздух из трубки, почёсывая то там то здесь зудящие тело, Толик с безразличием наблюдал за идущими на трибунал пролетариями и представителями прессы. Он не прятался в «тине» как некоторые, которые всплывали из неё лишь затем, чтобы насосать новую порцию кислорода. Он настолько стал безразличен к происходящему вовне, что даже уже перестал делать жест приветствия, когда его фотографировали. Лишь пускал пузыри и чесался, выпучив покрасневшие глаза, и полностью уйдя в себя.

Он думал только об одном: Как же это всё могло так случится? Ведь то, что произошло, было просто невероятно, совершенно невероятно? Всё же предусмотрели, всё просчитали, не один раз проверили… а вот все оказались в «банках».

А началось то всё с того, что решили совсем додавить комуняк. Так сказать: Зюга своё дело сделал, Зюга может уходить.

За этим Зюгой заслуги были большие. Хороший был артист. Дурачил быдло по первому разряду. Не дал Зюга, когда быдло рвало и метало, смести либеральную власть. Заговорил, замотал, загонял по бесконечным «выборам». Они, дураки, за него голосуют, голосуют, ему какую надо, конечно по договорённости, цифирку напишут, и он в думе. В оппозиции. Ну, не набрал голосов. Надо ждать следующих выборов, това-а-арищи! Мы на них точно победи-и-им! Потому что за эти годы всем станет ясна антинародная-я-я сущность режи-и-има! Хи-хи-хи!

Хорошо работал, артистично. И кому только в голову пришло его совсем убрать?

А всё от жадности. Решили «медведи»: Зачем Зюге места в думе выделять, если за каждое место депутата можно по несколько сот тон баксов срубить?

В принципе логично. Вполне либеральный подход. Место депутата стоит денег. Больших денег. Значит, это товар. А при либеральной экономике товар должен продаваться, а Зюга хотел получать его бесплатно, за так. Мол, за него голосуют. Кто голосует? Давно уже всё имитация! Или деньги плати, или деньги копи, если не хватает. Теперь полная монетаризация всего. Понимать надо!

Нет, ему, конечно, предлагали на первых порах скидку. Учитывая старые заслуги. Но он упёрся, хочу бесплатно и всё! Потому что я коммунист. Да, как же, для него персонально социализм сейчас введём. Совсем обнаглел. Решили его проучить. И… не пустили в думу. Верней его и небольшую кучку пустили, совсем отлучить от кормушки, всё ж таки, побоялись, но о никакой фракции уже речи быть и не могло.

Именно это событие и явилось толчком, приведшим к катастрофе.

Комуняки взвыли от боли. Отлучение от думского буфета было для них пострашней краха СССР. Тут же стали созывать внеочередной съезд. На этот раз вопли об антинародном режиме и голодающем народе были вполне искренними. С отлучением от думы перед ними зримо, впервые за долгие годы, замаячила смерть от бескормицы.