Александр Бушков - Королевство теней (сборник)

Д.КОЛОН:Цан Улам, вас не смущает то обстоятельство, что Иисус был распят именно теми, кому он нес свою любовь, кому он нес свою справедливость?

ДОКТОР УЛАМ:Иисус был вооружен только верой. Кай вооружен знанием. Еще он вооружен долготерпением. В отличие от нас, он чист, он не агрессивен. Он знает: на сегодня он единственная по-настоящему разумная единица Вселенной. А потом он любит и ждет.

Д.КОЛОН:Чего?

ДОКТОР УЛАМ:Нашего ухода.

Д.КОЛОН(раздраженно): Вы что, действительно уверены, что наш уход предрешен?

ДОКТОР УЛАМ:Доктор Сайх учит: дерево растет, дерево умирает. Доктор Сайх учит: человек живет, человек уходит. Доктор Сайх учит: человеку предопределен Новый путь. Но Кай — другой. Путь Кая не сходен с нашим.

Д.КОЛОН:Но как может быть равнодушен Кай к тому, что на его глазах уходит, быть может, лучшее, на что оказалась способна природа?

ДОКТОР УЛАМ:Девиз Кая — любовь. Девиз Кая — справедливость. О каком равнодушии может идти речь, если Кай всегда готов помочь всем, если Кай всегда готов помочь каждому?

Д.КОЛОН(раздраженно): Как это понимать?

ДОКТОР УЛАМ:Наш уход предрешен. Кай сочувствует нам, но он другой, и впереди у него другой мир. Долг Кая заселить этот мир другими. Кай добр и чист. Сочувствуя нам, он помогает каждому, сочувствуя нам, он поддержит и утешит любого, кто почувствует в этом нужду, сочувствуя нам, он выслушает любую исповедь, если она способна будет утешить исповедующегося. Наверное, не каждый обнаружит в себе столько смирения, наверное, мы еще увидим зарево над многими городами…

Д.КОЛОН(громко): Как это сейчас происходит в Сауми?

ДОКТОР УЛАМ:…как это сейчас происходит в самых разных уголках Земли. Что ж… Нас это не удивит… Доктор Сайх учит: хито — это враги. Доктор Сайх учит: хито — это извечные враги. Доктор Сайх учит: хито — это враги другого. Хито предали революцию. Хито следует наказать. Хито предали другого. Хито следует уничтожить.

Н.ХЛЫНОВ:Цан Улам! Но потом, через сто, через тысячу лет, когда единственным хозяином планеты останется другой… Что потом?

ДОКТОР УЛАМ:Доктор Сайх учит: правильный путь — это путь к свету. Доктор Сайх учит: к победе ведет только правильный путь. Я не могу сказать точно, что именно находится в конце пути, но я догадываюсь, что именно может находиться в конце правильного пути.

Д.КОЛОН:Так поделитесь с нами своей догадкой!

ДОКТОР УЛАМ:(после длительного молчания): Покой.

Он остановился возле ширмы и осторожно погладил рукой ее блеклую зеленоватую поверхность. Ширма была прохладная, она напомнила ему о ветхих беседках, обрастающих влажными зелеными мхами в глухих глубинах бывшего королевского сада. И о вечере, темном, прохладном, когда он вновь останется совсем один и ничто не сможет помешать ему слышать голос…

“Ты хочешь услышать голос?..”

Так спросил Тавель. Почему он спросил? Разве он знает тайну голоса?

Мысли Садала путались. Как всегда, он не мог собрать их воедино. Он стоял, касаясь ширм ладонью и не замечал солдат, затаившихся за ширмами. Солдаты тоже не замечали его. Кто он для них? Призрак, тень тени, вещь Тавеля, может, последняя разрешенная в Сауми вещь. Он мог ходить по улицам; его никто не замечал. Он мог подойти к костру военного патруля, мог вытянуть над огнем руки. Он мог подобрать на улице чашку, набрать воды и напиться из чашки прямо на глазах у черных солдат. Его все равно не замечали. Он призрак, тень тени, он вещь Тавеля.

Ему было все равно.

Он, Садал, всегда хотел быть только деревом.

Иногда, после полудня, когда стихал изматывающий душу южный тоскливый ветер, он вдруг вспоминал… Всегда после полудня и всегда недолго… Он вдруг смутно видел сырую дорогу, измятую босыми ногами, вдруг смутно слышал окрики все тех же черных солдат, и видел длинную, теряющуюся в тумане, извивающуюся, ползущую, стонущую и плачущую, но чаще всего молчащую, мертвенно движущуюся человеческую колонну… Иногда падал человек, иногда солдаты сами выводили кого-то из строя… Туман, шлепанье босых ног, детский плач, бритые головы…

Где это было? С кем?

Доктор Сайх учит: счастье в единении. Доктор Сайх учит: пыль дорог — мера сущего. Доктор Сайх учит: счастливы идущие Новым путем.

Он, Садал, всегда хотел быть деревом.

Будь его воля, умей он так сделать, он давно бы покинул Хиттон, это гигантское дохлое разлагающееся чудовище, подавившееся грудами выброшенных на его улицы вещей, чуть было не погубивших детей Сауми. Холодильники всех марок с вырванными разбитыми агрегатами, искалеченные ламповые приемники, новейшая электроника, раздробленная молотками, выпотрошенная штыками мягкая мебель, подорванные, сожженные автомобили, битый хрусталь, поверженные телеграфные столбы, обрывки проводов, праздничных и магнитофонных лент, бумажные деньги, бурыми листьями разнесенные по бульварам…

Доктор Сайх учит: свободен только свободный. Доктор Сайх учит: свободен лишь отринувший власть вещей. Все сущее рождается свободным, неволя приходит с обретением первой вещи, неважно, игрушка это или ружье. Обремененное неволей, все сущее движется, страдает, наконец, отмирает, чтобы слиться, опять свободным, с водой, с землей, с воздухом.

Он, Садал, знал на Большой реке широкую отмель. Эта отмель лежала с подветренной стороны горы Змей, ее окружали тонкие тростники, от которых даже в самую тихую погоду по поверхности реки бежала тончайшая рябь. Там, на отмели, нет ничего чужого, там только серебристый песок, тростник, тишь. Там нет тления, гнили, плесени, там порхают бабочки самых невероятных форм и расцветок, а тишину изредка спугивает лишь олень, спешащий к водопою.

Там, на широкой отмели, на низких песках цвета разваренного белого риса, он, Садал, человек-дерево, стоял бы, раздвигая земные пласты мощными корявыми корнями, там он гнал бы по капиллярам ствола сладкие зеленые соки — в молчании, над песками, над путаницей голубых водорослей, над медленным течением Большой реки.

Я — вот он. Я огромен. Я даю огромную тень. Приди, отдохни под моей тенью!

Доктор Сайх учит: толпа не может обходиться без кормчего. Доктор Сайх учит: только кормчий знает правильный путь. Главное, это тишь. Суета всегда неуместна. Зачем бродить под звездами, пугаясь звезд? Достаточно стоять над течением, шуметь кроной, видеть свое огромное отражение в водах Большой реки.

В бывшем королевском саду, глухом, забитом колючками и лианами, содрогающемся от рева цикад, недалеко от бамбуковой клетки, тщетно ожидающей непойманную сирену, Садал всегда попадал в хмурые кусты шуфы. Колючки, кривые, острые, рвали ткань курточки. Садал не замечал боли. Не имеет значения. Он преодолевал чудовищные груды взорванных бетонных глыб, находил проходы между ржавыми противотанковыми ежами. Он не боялся черных солдат. Солдаты его не замечали. Он был тенью, призраком, он был вещью Тавеля, последней разрешенной вещью в стране. И плача, во тьме, в реве — цикад, он проникал, наконец, в проем тяжелой, вышибленной гранатой, двери.