Лазарь Лагин - Патент АВ

Он и сам не понимал толком, почему не сообщил сразу, что именно он и есть настоящий Томазо Магараф и что под его именем орудует в этом городе какой-то аферист. Он сидел в мягком кресле, весь налитый чувством злобной решимости, и ему доставляло удовольствие думать, что где-то веселится и радуется жизни проходимец, укравший его славу и не подозревающий о том, кто ожидает его в холле отеля «Палас».

«Ничего, голубчик, ты у меня попляшешь, — злорадно думал Томазо, — на всю жизнь закаешься».

Он сидел в прохладном холле и строил планы мести, пока не устал ждать. Тогда он вышел на улицу и стал бесцельно бродить по городу.

Из-за густой пальмовой аллеи доносился монотонный шелест. Это сонный океан флегматично катил к берегу тугие, желатиновые волны своего прибоя. На пляже возились купающиеся. В безлюдном приморском парке пели птицы и бесшумно проносились стремительные стрекозы. На горизонте застыли белоснежные треугольники парусных яхт, и Томазо становилось не по себе, когда ему приходило в голову, что на одной из них, быть может, развлекается в эту самую минуту его предприимчивый двойник.

Пять раз заходил Томазо в отель справляться, и все пять раз портье смотрел мимо него и скучным голосом отвечал:

— Да нет же его, я ведь, кажется, ясно выражаюсь: господин Магараф еще не пришел.

Когда Томазо вечером снова получил тот же ответ, он яростно проговорил:

— Слушайте, вы, если вы будете продолжать морочить мне голову, я сейчас же устрою вашему отелю такую штучку, что он моментально вылетит в трубу! Только тогда уж пеняйте на себя!

Тут портье перепугался: чего доброго, этот молодчик еще бомбу бросит!

И он сказал:

— Ладно, ладно, вы не должны на меня обижаться! Мне приказано не пускать к Магарафу посторонних, я и не пускаю. Он на крыше. Господа там сейчас ставят живые картины.

Томазо швырнул в кресло свой чемодан и пальто и почти бегом направился к лифту.

А портье с сожалением посмотрел ему вслед:

«Боже мой! До чего человека может довести страсть к автографам!» — Он был убежден, что Томазо поднял весь этот скандал для того, чтобы получить автограф выросшего лилипута.

На крыше обитатели отеля — молодые люди и дамы — действительно забавлялись постановкой живых картин.

Перед невысокой, закрытой темным бархатным занавесом эстрадой сидели в креслах благодушно настроенные джентльмены и дамы. Легкий бриз проносился над городом, чуть заметно колыша лапчатые листья пальм и навевая приятную прохладу. В уютной темноте ночного неба висели звезды, какие можно видеть только на рождественских открытках и под благодатными широтами юга. Внизу, по обе стороны отеля, раскинулся залитый мириадами электрических огней великолепный курорт, со всех сторон долетали приглушенные расстоянием звуки оркестров.

Но Магараф только расстроился от всей этой красоты, которую у него пытался похитить какой-то самозванец.

Он подошел к первому попавшемуся официанту, разносившему прохладительные напитки:

— Скажите, милейший, как мне найти господина…

Он не успел закончить фразу, потому что все на него зашикали:

— Тише, тише, начинается!

Официант отскочил в сторону быстро и бесшумно, как летучая мышь. А Томазо пришлось потерпеть, пока молодые люди изображали на открывшейся эстраде глупейшие живые картины.

Потом живые картины кончились, но на сцену сразу выскочил молодой человек с огромной хризантемой в петлице; он поднял вверх правую руку, чтобы восстановить тишину, и, когда стало более или менее тихо, прокричал:

— А сейчас мы попросим господина Магарафа сыграть нам что-нибудь.

Опять все захлопали, и Томазо увидел, как на сцену вышел человек, действительно чем-то напоминавший его, только более высокий, более узкий в плечах и, что греха таить, с более интеллигентным и тонким лицом. В руках у него была скрипка.

Молодой человек с хризантемой снова поднял вверх правую руку.

— Мадемуазель Хуанна Магараф очаровательно аккомпанирует своему брату. Мы вас очень просим, мадемуазель Хуанна! — и сам первый захлопал в ладоши.

На сцену послушно вышла черноволосая девушка лет двадцати четырех, села за рояль и взяла несколько аккордов. Стало тихо, и тот, кто выдавал себя за Томазо Магарафа, негромким голосом объявил:

— Канцонетта из скрипичного концерта Чайковского!

Мадемуазель Хуанна сыграла вступление, а он поднял смычок, прильнул к скрипке, закрыл глаза, и скрипка вдруг запела так нежно и так задумчиво, что Томазо замер от восторга: он сам играл на скрипке и даже считал себя до этого вечера приличным скрипачом.

Он слушал, весь подавшись вперед, восхищаясь и завидуя недостижимому для него мастерству, сразу забыв, что играет человек, укравший его имя.

А пока Томазо наслаждался концертом Чайковского, он упустил самое интересное: сидевший в первом ряду финансист из Города Больших Жаб, и до этого поклевывавший носом, вдруг уронил голову на грудь и тихо захрапел, презабавно выпятив свою нижнюю губу. Конечно, все были этим ужасно шокированы. Люди зашушукались, соседи стали покашливать над самым ухом заснувшего финансиста, чтобы он проснулся, но он, как назло, не просыпался, и тогда одна дама не выдержала и сказала своему кавалеру достаточно громко, чтобы все могли оценить глубину ее негодования:

— Такие люди должны спать с глушителем на носу!

«Глушитель на носу!» — право же, это было сказано очень остроумно, и все, кто услышал эту фразу, стали хихикать.

Томазо обернулся на этот шум и увидел, что все кругом смеются и никто уже не слушает скрипача.

А тот, покраснев, что-то шепнул аккомпаниаторше и сделал несколько заключительных аккордов так ловко, как будто на этом месте действительно заканчивалась канцонетта, хотя он не доиграл ее на добрую треть. Никто, кроме Томазо, даже не заметил этого, и все захлопали, чтобы подчеркнуть, что уж они-то настоящие ценители музыки. Тут проснулся и храпевший финансист, сладко зевнул и старательно захлопал.

Публика хором закричала:

— «Маленького Томми». Сыграйте нам «Маленького Томми», господин Магараф!

Скрипач, покраснев еще больше, взмахнул смычком и с каким-то остервенением заиграл разухабистый фокстрот «Ты такой большой, мой маленький Томми».

Наконец все устали от изящных искусств и вернулись к прохладительным напиткам и танцам. Скрипач со своей сестрой направился к себе в номер, и вот тут-то, на покрытой коврами просторной лестнице, Томазо Магараф впервые за весь вечер приблизился к человеку, выдававшему себя за него.

— Разрешите, сударь, — сказал он, — мне с вами нужно кое о чем потолковать…

— Прошу прощения, но у меня сейчас нет ни малейшего настроения толковать с кем бы то ни было, даже с президентом республики, — сердито ответил скрипач, — я хочу спать.