Шон Мерфи - Время новой погоды

– Он исчез много лет назад, – продолжала Ронда. – Фонду предъявили судебный иск – это было что-то вроде правительственных гонений, – и Отто провел три года в тюрьме по обвинению в неуплате налогов. После этого он просто исчез с глаз долой.

Бадди пристально вгляделся в портрет.

– И где же он теперь?

– Хотелось бы знать! Старые Мечтатели, те, что все еще с нами, говорят, он был самый мудрый человек на всей планете. А может быть, самый безумный, – рассмеялась Ронда. – Вероятно, он умер или живет где-нибудь в пещере, размышляя о высшей природе реальности.

– Я был бы не прочь провести какое-то время за этим занятием. Как-нибудь на днях, – сказал Бадди.

При всех прочих обстоятельствах Бадди был доволен своим временным пребыванием в вагоне-кабинете Ронды. Это позволяло ему наблюдать за тем, что происходит в самом центре деятельности Мечтателей, и к тому же бесконечно мучить себя безнадежной близостью к Ронде.

Единственной проблемой был второй обитатель кабинета – Родриго.

Бадди было трудно определить, что именно в Родриго вызывает у него наибольшее раздражение. То ли его туфли для боулинга – этакое застенчивое, постироническое подчеркивание своей хипповости? Или его очки в непомерно большой, радикально-интеллектуальной черной оправе? Или татуировка в виде змеи? Больше всего, решил Бадди, ему ненавистна татуировка, обвивавшая правое предплечье юриста до самого бицепса: эта деталь бросалась в глаза любому, входящему в кабинет, так как Родриго всегда засучивал рукав, чтобы продемонстрировать змею во всей красе. Когда Родриго бывал в настроении произвести на кого-то впечатление – а это, по мнению Бадди, происходило уж слишком часто, – он начинал играть мускулами, отчего змея ползала взад и вперед. «Р-раз!» – включался бицепс, и змея принималась сжимать и разжимать кольца вокруг конечности Родриго, словно боа-констриктор. «Два!» – включалось предплечье, и змея пускалась ползать вверх и вниз, а иногда даже поднимала голову, вроде бы готовясь напасть.

– Хочешь ее покормить? – спросил Родриго, кривя губы в иронической полуулыбке, когда впервые демонстрировал Бадди этот эффект. – Она ест яблоки… и тощих молодых гринго.

– Родриго! – вмешалась Ронда. – Будь добр, прекрати эти мачистские штучки. Бадди – наш друг.

– Точно, – ответил Родриго. – Потому его и зовут Бадди. – Он улыбнулся, показав ряд очень белых зубов. – Он – всем и каждому друг, не так ли? – Родриго подмигнул и подергал змеей, и все пацифистские намерения Бадди улетучились, когда он представил себе, как гибнет Родриго в пасти его собственной змеи.

Однако по-настоящему больше всего раздражало Бадди то, что этого Родриго любит Ронда.

Когда уже не хватало сил все это терпеть или когда в вагоне-кабинете собиралось слишком много народа, Бадди переходил за свободный стол в другой вагон, который Эдди-Чучело небрежно именовал «Мой пресс-центр». Одно следовало с уверенностью сказать об Эдди: в этом пресс-центре с ним никогда не бывало скучно. Он весь день напевал песенки Ларри Флатюло и с гордостью показывал посетителям свою коллекцию пепельниц со всего мира.

– Но ведь ты даже не куришь, – говорил ему Бадди.

– Тем лучше, – отвечал Эдди.

Эдди не только посвятил Бадди во все аспекты деятельности Мечтателей, он также ознакомил его с основами Чучелства, которое он поднял до уровня высокого искусства.

– Чучелизм, – утверждал Эдди, – как все высокие идеалы, поддается определению с большим трудом. Скажем просто – чем суперкрутее, тем лучше.

На столе у Эдди возвышалась масштабная модель Букингемского дворца, сделанная им из зубочисток и целой галереи фотографий тех, кого он называл «Кумирами Чучелства»: тут были Дорис Дэй, Эдит Банкер, Монти Холл, Чарли Браун, Либерейс. [21]

Бадди никак не удавалось различить, когда Эдди бывает серьезен, а когда нет.

– Эдди и сам не знает, когда он серьезен, а когда нет, – сказала ему Ронда.

Если Эдди не надевал свой пиджак из синего сержа и невероятные обвисшие брюки цвета хаки, он ходил в свободной хлопчатобумажной футболке с капюшоном или в рубашке от старой бойскаутской формы, на которой еще сохранились знаки различия, и таких же обвисших ветхих джинсах. Бадди часто испытывал неловкость, следуя за ним, потому что, какие бы штаны Эдди ни надевал, они всегда провисали в шагу чуть ли не до колен, и если, не дай бог, что-то заставляло его нагнуться, округлые полушария его ягодиц выплывали над поясом брюк, словно луны-близнецы.

На голове Эдди постоянно менялись прически из серии, которую он называл «сверхфигурная стрижка волос». Волосы он подстригал сам так, чтобы они всей своей жесткой массой устремлялись ввысь; перед зеркалом в своей конторе он орудовал устрашающего вида садовыми ножницами всякий раз, когда ему становилось скучно или не по себе, или когда ему просто надо было что-то обдумать. В нескольких случаях Бадди видел, что череп Эдди украшает что-то вроде кривобоких утят или поросят, хотя следует признать, что более абстрактные произведения труднее поддавались идентификации. Во всяком случае, волосы Эдди росли с такой невероятной интенсивностью, что, сколько бы он ни состригал, на их месте очень скоро вырастало вполне достаточно для следующей атаки. Если Бадди проявлял хоть какую-то бдительность, он мог определять настроения Эдди по тем ужасающим конструкциям, которые тот сооружал у себя на голове в каждый конкретный день. Бадди даже представлялось, что он замечает, как Эдди с некоей завистливой грустью взирает на его – Бадди – собственную, весьма непокорную копну волос.

– Величайшее творение человеческого искусства, – говорил Эдди, берясь за садовые ножницы и пощелкивая ими в воздухе, – это сам человек!

Бадди порой задавался вопросом, какое именно откровение хочет поведать общественности этот представитель мечтательской прессы.

Однако у Эдди есть несомненный дар, думал Бадди, он за словом в карман не лезет. И работал Эдди очень много, безотказно уделяя своим обязанностям по шестнадцать часов в сутки. Он лично готовил ежедневные «Депеши» – резюме важных мировых событий: эти депеши Мечтатели первым делом находили на своих столах каждое утро. Была у него и другая работа, например – создание плаката для протестной кампании Мечтателей против уничтожения лесов. На плакате красовался юный Джордж Вашингтон с топором в руке, с озадаченным видом почесывающий в затылке, а за его спиной открывалось широкое пространство срубленного под корень леса. Под портретом шла подпись:

Во многих отношениях, думал Бадди, Эдди – самый талантливый и энергичный заведующий прессой, какого только и могли бы иметь в своем распоряжении Мечтатели.