Владимир Моисеев - Одинаково испорченные

— Да, — ответил Игнатьев. — На их месте я поступил бы так же.

— Вот даже как! — удивился я.

— Есть вещи, которые сильнее человека и его морали.

— Как у Мартина, который сидел в винном погребе?

— Да.

— Но писатель не должен убивать другого писателя!

— Странное заявление! Почему вы выделяете из всего многообразия людей именно писателей? Заповедь — не убий распространяется на всех разумных существ без исключения, вне зависимости от их профессии. Однако, обстоятельства часто оказываются сильнее наших моральных принципов.

— Как в вашем случае?

— Да.

— То есть, желание Пермякова и Пугачева пристрелить вас оправданно, а я зря вмешался в это дело?

— То, что я понимаю тайные мотивы этих стервецов, не означает, что я согласен подставлять голову под пули. Я благодарен вам, Иван. Вы подарили мне вторую жизнь, я этого никогда не забуду. Надеюсь, что смогу отплатить вам сторицей. Звучит пошловато, но впредь можете на меня рассчитывать. Скажу больше, уверен, что еще пригожусь.

Я кивнул, принимая благодарность. Мы замолчали. Можно было ожидать, что Игнатьев, расчувствуется и сам расскажет мне об этой загадочной причине, заставившей Пермякова взяться за пистолет. Но Игнатьев решил не делиться со мной, наверное, посчитал, что если я узнаю эту страшную тайну, то моя жизнь с этой минуты будет точно так же подвергать смертельной опасности, как и его собственная. Он не учел, что само по себе мое участие в операции по его спасению делает меня таким же врагом начальников, как и он сам.

Мы без приключений добрались до третьего шоссе после зеленогорской развилки. Игнатьев сидел молча, я тоже вроде бы уже все сказал, начинать разговор о судьбах литературы было глупо. На всякий случай, я время от времени бросал взгляд в зеркало заднего обзора, с облегчением отмечая, что погони нет. Я старался ехать не слишком быстро, опасаясь наледи на дороге. Некоторое время мы тащились вслед за автобусом местной линии, но довольно быстро мне это надоело, я прибавил газу и легко обошел его. Навстречу нам попался только фургон, доставивший в деревенский магазин продукты на целую неделю и теперь порожняком возвращавшийся в город.

Я притормозил возле памятного валуна, места гибели Михалыча. Дорожные службы успели навести порядок и ничто больше не напоминало о том, что всего месяц тому назад здесь произошла ужасная авария. Но я ничего не забыл. И лежащий на боку серебристый Тойота Лендкрузер, и Михалыча с окровавленным лицом, сидящего прямо на снегу, и «Вальтер», выпавший из его рук после того, как он выстрелил в меня…

К своему ужасу я вспомнил и то, что всего час тому назад женщина Михалыча пыталась убить меня, мстя за дорогого ей человека. И это бы ей, конечно, удалось, если бы не Настасья. Как же мне повезло, что она оказалась рядом. Благодаря ее сноровке, мне вместо пули достался всего лишь плевок. Неприятное доказательство прискорбного факта, что жизнь моя подвергалась ничуть не меньшей опасности, чем жизнь Игнатьева. Ему повезло, но и мне повезло. Хорошо, что все закончилось.

Зазвонил мобильник. Отец.

— У тебя все в порядке, Ив? — спросил он.

— Да, все хорошо, скоро доберемся до места.

— Прекрасно. Должен сообщить, что опасности больше нет. Инцидент исчерпан. Но Игнатьеву об этом не говори. Нам нужно, чтобы он добровольно признался, почему противники решили его убить. Не сомневаюсь, что ему это известно. Он, случайно, не рассказал тебе об этом?

— Пока нет.

— Еще расскажет. Хочу тебя поздравить, ты очень хорошо справился со своей ролью. Молодчина!

— Спасибо, папа!

— Постарайся, пожалуйста, больше не попадать в подобные ситуации.

— И сам не хочу.

— Возвращайся скорее, Анна тебя ждет, да и мне нужно тебе многое рассказать.

— Я постараюсь.

Игнатьев с интересом посмотрел на меня.

— Ваш отец знает о нашем приключении?

— Конечно, без него бы мы не спаслись.

Я хотел рассказать Игнатьеву о Настасье и Островском, но передумал. Еще не время. Пусть сначала поделится своей частью правды, а потом уж и я, может быть, расскажу, что знаю.

Мобильник опять зазвонил. На этот раз я услышал голос Анны.

— Привет, Ив! У тебя все в порядке?

— Надеюсь, что так.

— Тебя ждать к ужину?

— Обязательно буду.

— Тебе нужна моя помощь?

— Приготовь что-нибудь вкусное. Сама знаешь, приеду голодный, усталый и злой. Буду требовать заботы и понимания.

— Не сомневаюсь. А ты знаешь, что у нас будут гости? Позвонил твой отец, обещал зайти в семь часов, так что не задерживайся.

— Хорошо. Договорились.

— Жена? — спросил Игнатьев.

Я кивнул.

— Завидую я вам: отец, жена. Вас любят. В наше время нет ничего важнее семьи и любви.

Я еще раз кивнул. Можно было признаться, что и для меня такая демонстративная забота внове. Но зачем? Я был полностью согласен с Игнатьевым — в наше время любовь и забота близких людей самое главное в жизни. И не стоит подчеркивать, что подобное случилось со мной в первый раз, важно, что случилось.

Вот и показалась деревня. Возле шоссе располагались только кирпичные здания магазина и почтового отделения. Жилые дома, окруженные плотными зарослями плодовых деревьев, располагались выше, на холме. Я редко бываю в этих краях в декабре, но когда судьба заносит меня на дачу в это время года, самым ярким впечатлением каждый раз оказывается тяжелое чувство разочарования от вида открывающейся передо мной блеклой черно-белой картины зимнего поселения. Лишенная привычной летней зелени или разноцветного буйства осенних красок, деревня выглядит оцепеневшей, полусонной. Очень трудно обнаружить хоть какие-нибудь следы жизни, разве что над крышами домов поднимаются белесые клубы дыма, местные жители топят печки, это единственное, что выдает присутствие людей.

— Да, вот что еще, — сказал Игнатьев. — Я забыл передать вам привет от Нины.

— От Нины? — удивленно переспросил я. — Вы знаете Нину?

— Два месяца тому назад я стал получать по электронной почте письма от читательницы. Она интересовалась моими «Двенадцатью невыдуманными историями из жизни Мартина». Оказалось, что Нина прекрасно разбирается в современной литературе. Вот вы удивились, что я знаю Нину, а я был не меньше удивлен, когда узнал, что Нина переписывается и с вами тоже. Согласитесь, что это странно, наши сочинения, по-моему, настолько разные, что не могут нравиться одному человеку. Мне кажется, что они принципиально не должны уживаться в голове одной женщины. Я не собираюсь утверждать, что мои книги лучше ваших или наоборот. Мое утверждение не оценочное. Понимаете?

— Да, конечно.

— Но такая женщина нашлась. Удивительно.

— Вы с ней встречались?

— Нет. Я получаю письма по электронной почте. Это все.