Станислав Гагарин - Вечный Жид

— Именно восемьдесят четыре тысячи, Папа Стив! — рассмеялся Просветленный. — Ни больше и не меньше… Легенда, она и в Африке легенда. Но и моя родина по части легенд вряд ли кому уступит.

Помните лишь об одном, собрат мой и соратник: подобно тому как воды океана имеют лишь один вкус — вкус соленый, так и Учение мое имеет лишь один вкус — вкус спасения.

«Вкус спасения!» — подумал Станислав Гагарин, устремляясь вслед за принцем Гаутама, который, не отставая от Димы Королева ни на шаг, оказался за расстрелянной сочинителем дверью.

За нею не было никого.

Вниз сбегало семь ступенек, уходивших в темную, матово поблескивающую в тусклом свете цепочкой уходящих в бесконечность фонарей жидкость.

Незнакомца нигде не было видно.

— Он по воде ушел! — рванулся Дима Королев. — Здесь не глубоко… Я — мигом!

— Осторожнее! — крикнул товарищ Сталин.

Литературовед находился уже на последней ступени и с готовностью поднял ногу, намереваясь то ли пойти по залитому жидкостью коридору вброд, то ли броситься в среду, которая казалась сочинителю неестественно тяжелой и, как он потом уверял себя, полагаясь на собственную прозорливость, з л о в е щ е й.

Впрочем, в здешней преисподней все без исключения выглядело з л о в е щ и м.

Принц Сиддхартха Гаутама сумел перехватить Диму Королева едва ли не в его броске, который уже свершался нимало не раздумывающим парнем.

Высокий, но щуплый критик весил немного, и Шакья Муни, прекрасный спортсмен, хорошо развитый атлет сумел перехватить Диму Королева.

Резко крутнувшись на последней ступеньке, Будда сумел отбросить критика на руки подоспевших Кун-фу-цзы и Магомета, но потерял равновесие и плашмя упал в маслянистую жидкость.

Послышался глухой плеск, который уже слышал недавно Станислав Гагарин.

Жидкость безо всяких брызг мгновенно раздалась и приняла в себя тело молодого непальца.

Просветленный исчез.

Леденящий ужас пронзил Станислава Гагарина.

Не успевший испугаться Дима Королев бессмысленно таращился, переводя взгляд с того места, где над телом принца сомкнулась загадочная жидкость, на посуровевшие лица Магомета и товарища Сталина, побледневшего в скорби Иисуса и незвучно шевелящего губами почтенного учителя Куна.

«Существуем ли мы в этом мире? — с тоской подумал Станислав Гагарин. — И если существуем, то какой подчинены к а р м е? Перестанут ли мои действия когда-нибудь отбрасывать тени? Выход лишь в том, чтоб не было теней… Наш товарищ перешел в Мир Иной, достиг состояния, которое существует за пределами понимания моего…

Блаженный Августин говорил, что когда мы спасены, нет необходимости размышлять о добре и зле. Мы обязаны творить благо, не задумываясь над этим».

Уходящая вдаль цепочка фонарей принялась вдруг разгораться, и в глубине туннеля возникла белая человеческая фигура.

Пророки, сочинитель и литературный критик схватились за оружие, но вождь остановил их.

— Вечный Жид, — сказал товарищ Сталин.

Одетый в белое Агасфер приближался молча к стоящим на ступенях товарищам.

Фарст Кибел шел неторопливо, твердо ступая по заполняющей подземный коридор с р е д е и, не проваливаясь, передвигался по зловещей, теперь сияющей в свете фонарей жидкости я к о п о с у х у.

Не произнеся ни слова, дошел Зодчий Мира до ступеней, одолел одну, затем вторую, третью…

— Я опоздал, — тихо произнес Вечный Жид. — Простимся…

Он повернулся туда, откуда пришел, и склонил голову.

Затем резко поднял руки, и жидкость мгновенно исчезла, обнаружив пустой пол, устланный новоострожской лазурного цвета плиткой.

— Идемте, — сказал Агасфер, поворачиваясь к соратникам и ступая на следующую ступеньку. — Информация была ложной. Нам больше нечего делать в подземелье.

Когда миновали деревянно-железную дверь с расстрелянным замком, Станислав Гагарин склонился к уху Иосифа Виссарионовича.

— Что это было? — шепнул писатель.

— Серная кислота, — ответил вождь.

Первый захандрил.

Специалистам, готовящим будущих убийц-террористов, приходится нелегко, когда они — и довольно часто — сталкиваются с подобным явлением.

В психологии его называют синдромом о ж и д а н и я.

Он срабатывает и опасно делает успех будущей операции проблематичным в тот момент, когда подготовка к террористическому акту завершена, стрелки, так сказать, расставлены, оружие изготовлено, и дело осталось за наступлением часа и к с.

Тогда и возникает проклятый синдром, который ни в какую задницу, увы, не засунешь, на непредвиденные обстоятельства не спишешь. Фактор сей никому, даже богам одолеть не удавалось, ибо с Временем не поспоришь и победить его не дано никому. За Временем можно только следовать, безропотно и смиренно.

Ждать и догонять — хреново, и трудно сказать, какое из них — первое или второе — состояние хренове́е… В погоне содержится действие, и активное при том. А вот ждать… Тут беспомощность твоя перед ликом Времени и проявляется, дружище.

И нет Времени единого, целого, монолитного, что ли… Время разлито повсюду, образуя гигантский, непостижимый разумом калейдоскоп, непрестанно меняющихся и немыслимых узоров, сплетающихся и расплетающихся ходов и переходов, чудовищный лабиринт временны́х коридоров, параллельно текущих потоков, сливающихся порою в мощный и бурный вал, разбивающийся затем на мирно журчащие ручейки, собирающие из малых струек огромные величественные озера.

Узор Времени для человеческого разумения недоступен и потому таинственно опасен для рассудка. Нельзя безнаказанно всматриваться в лик Времени, не рискуя при этом превратиться в камень.

Время вовсе не течет, как наивно полагали древние, хотя и перемещает нас, грешных, в особом, подвластном только ему пространстве, в котором оно позволяет нам существовать в разных ипостасях.

В одном ряду блаженствуем вдвоем, в другом — бросаем злые камни, а в третьем — мглистый окоем грозит сгубить разгаданною тайной…

— Ну вот еще, — сердито заявил вслух Станислав Гагарин, бросая в е ч н о е китайское перо, подаренное ему во время оно забайкальским писателем-милитаристом Аркашей Белым, и выпрямляя затекшую спину, — этого мне еще не хватало… Стихами, понимаешь, вдруг заговорил!

За окном задувала февральская метель, шкрябал лопатой по снегу дворник, стрелки морских часов — сувенир от Игоря Чеснокова — над диваном домашнего кабинета подобрались к восьми.

Было субботнее утро 27 февраля 1993 года. По времени роман «Вечный Жид» был закончен, его сюжетная струя прервалась еще во вторник, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота, или по-теперешнему — День защитников Отечества.

Станислав Гагарин в тот памятный день окончания операции «Most» и последнюю главу изладил, а вот события, которые предшествовали сему, записать не успел.