Станислав Гагарин - Вечный Жид

Беглеца они увидели, когда тот вынырнул у противоположного входа, который либо открывался синхронно с дверью, отворенной дистанционно Конфуцием, либо заслонку отодвинул сам неизвестный.

Слева загрохотала автоматная очередь. Горячий Магомет не выдержал и пугнул незнакомца, выпустив пули поверх его головы.

Последний хорошо был виден сочинителю, и Станислав Гагарин вскинул с т е ч к и н, чтобы выстрелить по ногам, но преследуемый ими человек — а вдруг это монстр л о м е х у з о в?! — отстраненно подумал писатель — резво упал и еще в падении юрко откатился в сторону, успев ответить тявкающей очередью из короткоствольного автомата, совсем игрушки, чуть больше гагаринского десантного пистолета.

Затем он метнулся на выход, и из стены вдруг поползла уже знакомая им огромная металлическая дверь, готовая стать непроницаемой переборкой.

— Останови, Конфуций! — во весь голос закричал товарищ Сталин.

Когда один за другим они протиснулись в полуметровую щель, на которой почтенный учитель Кун сумел остановить заслонку, сталинские ратники оказались в круглом подземном холле с мраморными колоннами по окружности и даже мозаичным сводом, на котором разыгрывалось некое трудовое действо: колхозницы жали серпами рожь, бравые парни управляли железными конями, из старомодных, демидовского покроя ковшей выливалась сталь и чумазые шахтеры держали на изготовку отбойные молотки.

«Ни дать, ни взять — станция метро послевоенных времен», — подумал Станислав Гагарин, не подозревая на сколько близок он к истине. Это и была пристройка к станции альтернативного метро, которую так никогда и не использовали за ненадобностью — с л у ч а й н ы й излишек минувшего полувека.

Между колоннами мелькнула тень.

— Остановись, несчастный! — воззвал громовым голосом Магомет. — Тебе ничего не будет дурного, парень!

Преследователи снова разделились, пытаясь не оставить жертве ни единого шанса.

Была у беглеца лишь одна возможность — нырнуть в боковой ход. К нему, после незнакомца, первым подбежал сочинитель со с т е ч к и н ы м наготове, и Станислав Гагарин мог бы пулей задержать неизвестного, но стрелять писатель, помня наказ товарищ Сталина, не стал.

Едва деревянная с железными прокладками дверь захлопнулась перед носом Папы Стива, последний услыхал глухой плеск и принялся дергать дверную ручку. Но замок защелкнулся, и дверь не поддавалась.

Станислав Гагарин примерился стволом пистолета к замку и открыл огонь.

Едва он перестал стрелять, мимо просунулся Дима Королев, рванул на себя изуродованную дверь, она отворилась, и литературный критик молодым лосем п р о б у р о в и л мимо озадаченного прытью собственного зама генерального директора.

— Осторожно! — крикнул вслед литературоведу принц Гаутама, достойнейший Шакья Муни.

На днях писатель заговорил с Бдящим Сиддхартхой о рьяных попытках экуменистов разрушить православие, нивелировать его среди других христианских конфессий.

— Вы не одиноки, русские, — живо отозвался на слова сочинителя Просветленный. — Подобные трюки проделывают недобросовестные дельцы, превращающие религию в безнравственный рынок, и с последователями моего учения. Чего стоит, например, деятельность так называемого Всемирного братства буддистов.

Все эти всемирные советы церквей, лютеранские всемирные федерации, баптистские альянсы всех мастей, кришнаиты, братья-иеговиты, менониты, иезуиты, якобы христовы каменщики и иные штукатуры, многочисленные лукавые физдоболты несут русскому народу одно лишь зло.

Национальные силы России просто обязаны всемерно противиться религиозному плюрализму. Русская культура возникла и выросла на православной почве. Допущение сектантского беспредела равносильно национальному самоубийству.

— Мне интуитивно представлялось опасным для народного духа подобное обилие хлынувших в Россию проповедников, — заметил Станислав Гагарин. — И при этом полная безмятежность, равнодушие к грядущему смертельному разложению паствы со стороны православного начальства. Про государственных чиновников я не говорю — они антинациональны, компрадоры и коллаборационисты чистой, как говорится, воды. Но иерархи Русской православной церкви! Почему молчат они?

— Выкресты. Окромя, как говорится, Иоанна Ладожского, истинного патриота России, в руководстве Русской церкви почти нет русских. Трагический парадокс! — односложно пояснил Будда. — Чего вы от них ждете… Как можно избирать на роль с т а р ш о́ г о в р у с с к о й церкви кандидата, у которого изначально н е р у с с к а я фамилия? Он и ведет себя соответственно. Русский народ, судьба его, духовность, наконец, нравственность, тысячелетняя национальная культура такому л ж е п а с т ы р ю, говоря на современном а р г о, до фени.

После этого разговора принц Гаутама стал понятнее, ближе русскому писателю.

В личности Будды было достаточно загадочного, несоответствующего образу мышления, или — как стало модным говорить ныне — менталитету Станислава Гагарина, хотя путешествуя по Индии и общаясь с последователями Просветленного, Папа Стив не раз и не два слышал от них, что будто он, судя по высказываемым сочинителем убеждениям, является буддистом.

Писатель знал, что с первой проповеди, произнесенной Бдящим в Оленьем парке Варанаси, где посчастливилось побывать и Станиславу Гагарину, принц Гаутама никогда не требовал, чтобы ученики признавали даже факт существования Будды. Можно не верить в Будду, надо следовать Учению.

И, более того, в медитациях буддистских монахов содержится обязательное условие — необходимо с о м н е в а т ь с я в самом существовании Будды. Каково?!

— Мне известно, что любые другие религии требуют веры в непререкаемый постулат, — заметил Станислав Гагарин в тогдашнем разговоре с Шакья Муни. — Если, допустим, я христианин, то не имею права сомневаться в том, что одна из ипостасей Бога воплотилась в брате нашем Иисусе. Как мусульманин, я обязан верить: нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его. Но буддисты, сомневающиеся в существовании Будды… Сие не укладывается в моем сознании.

— Вы европеец, Папа Стив, — улыбнулся принц Гаутама, — как бы вы там ни пытались встать над учениями тех, кого Вечный Жид пригласил помочь России. Потому вам ближе и понятнее Христос, нежели я, или ушедший от нас, увы, Заратустра, или почтенный учитель Кун. Вы помните имя родительницы моей?

— Конечно, — ответил сочинитель. — Ее звали Майя…

— Ее имя переводится на русский язык как и л л ю з и я. Улавливаете подтекст, партайгеноссе письме́нник?

— Улавливаю… Почему бы не усомниться в существовании того, кто рожден Иллюзией? Но как быть с легендой о белом слоне с шестью золотыми бивнями и вашими, принц Гаутама, восемьюдесятью четырьмя тысячами жен? Кажется, столько их у вас было, простите за нескромный вопрос…