Вадим Сухачевский - Ковчег. Исчезновения — 1.

Картошкин внимательным взором окинул нелепое Гонино облачение — этот плащ поверх бельевой майки, при отсутствии штанов, и стоптанные тапочки на босых ногах. Спросил недоверчиво:

— И с кем же ты связь должен устанавливать, эдакий красавец?

— То-то и оно — понятия не имею, — ответил Гоня. — Он сказал, куда я должен прибыть, а там уж тот, кому надо, сам выйдет на меня… Но я так думаю… — Гоня чуть замялся. — Я так думаю — это, наверно…

— Ну! — снова посуровел Картошкин. — Жилы из тебя тянуть, смурной?

— Я думаю… — Гоня перешел на шепот. — Думаю — это Вольный Охотник…

Картошкин выпучил глаза.

— Кто?.. — переспросил он.

— Вольный Охотник из рода рефаимов, — гораздо увереннее повторил Гоня уже знакомые Еремееву слова.

Картошкин было собрался с мыслями для какого-то очередного вопроса, но в этот момент кусты, росшие поодаль, зашуршали и из них донесся приглушенный голос Коляна:

— Нашли! Кажись, этот самый люк нашли! Открыт, рядом никакой охраны!

— Ладно, с тобой еще разберемся, — сказал Картошкин Гоне. И, скомандовал: — За мной!

…В непроглядной тьме пахло плесенью и каким-то гнильем неведомого происхождения. Вниз вела узкая, бесконечно длинная винтовая лестница с крутыми железными ступенями, Еремеев слышал, как Гоня, шедший позади него, то и дело спотыкается в своих мало пригодных для подобного путешествия тапочках. Зато старик Шмаков, двигавшийся впереди, спускался уверенно и бодро, за ним и Еремееву нелегко было поспевать.

— Ну, далеко еще? — сзади спросил замыкавший шествие Картошкин. — Тут, кажись, какая-то дверь.

— Это еще только третий этаж, — тяжело дыша, отозвался Гоня. — Ничего интересного: прачечные, подсобные помещения.

— А всего-то этажей сколько?

— Кого спрашивал — толком никто не знает, одни говорят двенадцать, другие — все двадцать пять. Я так думаю, до самого низа мало кто доходил. Нам нужен хотя бы девятый — там я по крайней мере все ходы-выходы знаю, и свои люди имеются.

— Такие же небось, как ты, боевые? — съязвил Картошкин.

— Всякие, — буркнул Гоня, кажется, на сей раз наконец обидевшись.

— Ладно, ладно, — отозвался Картошкин миролюбиво. — В общем, топать и топать еще…

— А где шестой спецблок? — вспомнив о том, что слышал, спросил Еремеев.

— Ты-то про него откуда знаешь? — удивился Гоня. — Некоторые, кстати, тут считают, что это вообще легенда, местная страшилка такая. Но если он и существует, я не знаю, где… Хотя, если по названию судить, то на шестом этаже как раз и должен быть расположен. Да и я оттуда никого не встречал. С пятого, с седьмого были люди, а с шестого — никого.

— Нам туда в первую очередь надо, — сказал Еремеев решительно.

— Сперва бы охрану нейтрализовать, — возразил Картошкин. — Охрана на каком этаже, случаем не знаешь?

— Случаем знаю, — ответил Гоня. — На восьмом. Когда я мимо лез, они оттуда, с восьмого, в дверь ломились. Но тут ломись, не ломись: ты сам видел, двери какие. Так что блокированы полностью.

— Ну что, если вправду блокированы… — чуть призадумался Картошкин. И наконец решился: — Тогда ладно, шестой — так шестой. Как думаете, ребятки?

— А мне — по этому самому делу, — спереди отозвался кто-то из архаровцев. — Хоть шестой, хоть сто шестой. Мне бы к Таньке моей вовремя поспеть: увольнительная до девяти ноль-ноль утра.

— Плюс фактор неожиданности, — непонятно что имея в виду, прибавил Колян.

— Решено! — резюмировал Картошкин. — Штурмуем шестой… Далеко еще топать до твоего шестого? — обратился он к Беспалову.

— Да рядом уже, — сказал Гоня. — Я на пятом зацепился — кусок плаща оторвал… Вот он, лоскут! Еще один пролет — и мы на шестом.

— А ну пропустите-ка, — приказал Картошкин и, обойдя остальных архаровцев, возглавил шествие.

Еремеев устремился за ним, Гоня, старик Шмаков и безотказный Колян последовали примеру Еремеева.

Вправо вел узкий, в виде рукава проход с бетонными стенами.

— Здесь! — с уверенностью сказал Беспалов.

Вдоль рукава пробираться пришлось минуты две-три, и наконец они уперлись в толстенную стальную дверь. Лишь здесь Картошкин впервые чиркнул спичкой — вероятно, прежде не желал их тратить по природной своей бережливости.

Дверь, представшая пред ними, вселяла полную безнадежность своей неприступностью. Картошкин, однако, сказал деловито:

— Ну что, если умеючи — граммулечек сто, полагаю, хватит. — Достал из кармана какую-то замазку и стал приклеивать ее по краям двери.

— Пластид? — понятливо спросил Колян.

Картошкин кивнул:

— От прошлой рыбалки осталось.

— А на эту зиму? Без рыбы, что ли, останемся?

— Не дрейфь, не останемся, — заверил его Картошкин. — У меня еще в погребе гексагену мешка полтора, прошлым месяцем в системе выдали, так что не плачь, будет тебе рыбалка на Истре. — С этими словами он вставил в пластид фитилек и, чиркнув второй спичкой, поджег его. — Через четыре минуты шарахнет, — деловито-спокойно пообещал он.

— А лестницу не оборвет? — не особенно спеша с опасного места, поинтересовался Колян.

— Да хрен ее… — довольно бесшабашно отозвался Картошкин. — Все наперед знать — так и жить незачем, верно я говорю? Бог не выдаст — свинья не съест. — И, скомандовав: — Все наверх, быстро! Кто не спрятался — я не виноват! — первым устремился в сторону лестницы.

Остальные кинулись вслед за ним. Через пару минут все оказались на лестничный пролет выше опасного рукава.

— Ох не оборвались бы! — распластавшись на ступеньках, пробормотал один из архаровцев.

— Бог не выдаст… — попытался было повторить привычную фразу Картошкин, — и в эту самую секунду шарахнуло! Да как!..

Громыхнуло, сверкнуло ослепительно. Если всей команде пришлось и лучше, чем истринской рыбешке, то лишь едва-едва. Ослепленный, Еремеев услышал почти оглохшими ушами, как пролеты лестницы, находившиеся под ним, летят куда-то в тартарары. Вверх взметнулся запах гари и гнилостного смрада.

— Ни … себе! — произнес один из архаровцев. — Говорил же, оборвет — и оборвало!

Уцелевший пролет лестницы, на котором сгрудились все, тоже не внушал ни малейшего доверия — при каждом их шевелении он чуть покачивался и где-то вверху натужно скрежетал. Было ясно, что он держится на одном честном слове и может оборваться в любое мгновение. Бог, выходит, вопреки благодушным картошкинским надеждам, все-таки выдал.

— Да, недорассчитал малость, — угрюмо проговорил Валера.

Свинья, однако же, явно не съела, ибо, когда затем Картошкин спросил:

— Все живы? — и устроил перекличку, в результате потерь пока что не обнаружилось.