Нил Шустерман - Разобщённые

— Ну да...

— Угу... А можем мы, до того как передавать в эфир, прогонять всё через программу распознавания лиц и вычищать то, что касается Рисы? Есть у нас такой софт?

Несколько секунд все молчат, наконец заговаривает Дживан:

— У нас немерянные залежи старых военных программ безопасности, распознавание лиц там должно быть. Наверняка я смогу слепить из них что-нибудь.

— Давай, лепи, Дживс. — Хэйден поворачивается к Теду. — Обруби связь с Рекряком и библиотекой, пока мы не наведём порядок. Чтобы вообще не было ни доступа в Сеть, ни телевизионных трансляций, ничего, понял? — Гул всеобщего согласия. — И если кто-нибудь из вас ляпнет об этом кому-то хоть словечко, я лично прослежу, чтобы этот гад до конца своей недолгой жизни выскребал сортиры. Так что бомба-Риса с нашего бомбардировщика сброшена не будет, comprende [32] Понятно? (исп.) ?

Опять все соглашаются, вот только Тед никак не отвяжется.

— Хэйден, там было что-то такое... Не знаю — ты заметил? Ты видел, как она...

— Не видел! — обрывает его Хэйден. — Ни черта я не видел. И ты тоже!

Слова человека из «Граждан за прогресс» о том, что расплетение — это суть жизни их нации, не идут у Коннора из головы, так же как и у Трейса. Коннор знает — мир не всегда был таким, каков он сейчас; но когда ты видел что-то под одним углом зрения всю свою жизнь, трудно в одночасье изменить свои представления. Много лет назад, когда Коннор не дорос ещё до возраста расплетения, он болел бронхитом, и тот принял хроническую форму. Его родители даже поговаривали о том, чтобы приобрести сыну новые лёгкие, но болезнь ушла сама по себе, и проблема отпала. Коннор тогда так долго и тяжело болел, что забыл, каково это — быть здоровым.

Может, то же самое относится и ко всему обществу?

Ведь возможно, что больное общество настолько привыкло к своему недугу, что не помнит того времени, когда было здоровым? Что если память о той эпохе слишком опасна для людей, довольных сложившимся положением?

Коннор идёт в библиотеку — разведать кое-что в Сети, но доступа туда нет, и он направляется прямиком к Хэйдену.

— Почему у нас нет доступа к Сети? — спрашивает он у компьютерщика.

Хэйден чуть медлит с ответом.

— А что такое? Тебе что-то надо?

— Ищу кое-что, — отвечает Коннор.

— А это не может подождать?

— Оно-то может, я не могу.

Хэйден вздыхает.

— Ладно, пойдём в КомБом, дам тебе там доступ, но при одном условии — сёрфить буду я.

— Это ещё почему? Боишься, что стоит мне влезть в Сеть — и ей кирдык?

— Просто окажи мне услугу, хорошо? У нас тут нелады с компами, лучше перестраховаться.

— Ну ладно. Давай поскорее, пока на меня не насел какой-нибудь болван, считающий, что важнее его проблемы на свете ничего нет.

Странно: ребята в КомБоме заметно всполошились, увидев Коннора. Неужели он наводит на них такой страх? Никогда не замечал.

— Расслабьтесь, — говорит он им. — Никого не собираюсь бить. — И, помолчав, добавляет: — Пока.

— Перерыв десять минут, — говорит подчинённым Хэйден, и ребята сыплются вниз по трапу, обрадовавшись, что можно хоть немного отдохнуть от компов.

Хэйден и Коннор усаживаются перед монитором, и Коннор вытаскивает из кармана бумажку, которую ему дал Трейс.

— Проведи это имя через поисковик.

Хэйден вводит «Дженсон Рейншильд», но результаты не обнадёживают.

— Хм-м... Есть Джордан Рейншильд, бухгалтер в Портленде. Джаред Рейншильд — четвероклассник, выиграл какой-то художественный конкурс в Оклахоме...

— А Дженсона нет?

— Есть несколько Дж. Рейншильдов.

Хэйден идёт по ссылкам. Одна из них — мать, ведущая никому особо не интересный блог о своих детях; по другой Хэйден выходит на слесаря-сантехника. И так далее. Никто не производит впечатления человека, в честь которого сначала воздвигли, а потом снесли бронзовую статую.

— Да кто это такой?

— Когда узнаю — скажу.

Хэйден поворачивается на своём вращающемся стуле лицом к другу.

— Это всё? Больше никого не ищем?

Коннор кое-что припоминает. Адмирал говорил о каких-то событиях, приведших к «нашему извращённому образу жизни». Он говорил, что ему, Коннору, надо всё разузнать об этих событиях...

— Поищи по словам «поколение террора».

Хэйден стучит по клавишам.

— Что это такое? Кино, что ли?

Но когда на экране появляются результаты поиска, становится ясно, что речь не о кино. Огромное количество ссылок. Адмирал был прав — информации полно, бери — не хочу, только она спрятана под миллионами веб-страниц. Ребята останавливаются на одной из статей.

— Посмотри на дату, — говорит Хэйден. — Кажется, это незадолго до начала Глубинной войны?

— Не знаю, — отзывается Коннор. — Ты знаешь точные даты её начала?

Хэйден затрудняется с ответом. Странно. Потому что Коннор точно помнит основные даты других войн, а вот Глубинная... Как-то всё расплывчато. В школе они это не проходили, по телеку об этом тоже ничего не рассказывали. Он знает, что такая война была и почему она произошла, а больше ему ничего не известно.

Первая статья рассказывает о спонтанных сборищах молодёжи в Вашингтоне, округ Колумбия. Хэйден проигрывает видеоклип.

— Ничего себе! Вот это толпа!

До Коннора вдруг доходит:

— Дети! Это всё дети!

Тысячи тинэйджеров заполняют Нэшнл Молл — обширный парк между Капитолием и мемориалом Линкольна. Толпа такая плотная, что травы не видно.

— Это что — эпизод войны? — недоумевает Хэйден.

— Нет, думаю, это что-то другое...

Репортёр называет происходящее «Тинэйджерским маршем террора», тем самым дав мероприятию негативное определение. «На сегодняшний день это самое массовое выступление из всех, которые нам довелось видеть. Для разгона толпы полиция уполномочена применить новое оружие, о котором в обществе пока ещё идут споры — патроны с транквилизатором...»

Как?! Транк-патроны, о которых «идут споры»?! Да ведь они — всеми одобряемое оружие! Естественная часть жизни. Или как?..

Хэйден прокручивает статью в конец.

— Тут говорится, что они протестуют против закрытия школ.

Тут уж Коннор окончательно заходит в тупик. Да какой пацан, если у него все дома, будет протестовать против закрытия его школы?

— А ну-ка, — говорит он, указывая на ссылку, гласящую «Страх за будущее».

Хэйден кликает по ссылке, и та переносит их на передовицу, принадлежащую какому-то умнику-политикану. Тот рассуждает о трудностях экономики и коллапсе системы общественного образования. «Мы превратимся в нацию рассерженных тинэйджеров, которые не ходят в школу, не имеют работы, которым нечем занять свои праздные руки. Я в страхе — и вам тоже не помешало бы испугаться».

Ещё репортажи. Такие же точно рассерженные подростки, требующие перемен; не добившись желаемого, они высыпают на улицы, и толпа громит всё, что попадается под руку, сжигает автомобили, бьёт окна, давая выход своей коллективной ярости. В самом разгаре Глубинной войны президент Мосс — всего за несколько недель до убийства — объявляет усиление режима чрезвычайного положения и приказывает ввести дополнительный комендантский час для всех, кто моложе восемнадцати. «Каждый нарушитель комендантского часа будет препровождён в колонию для несовершеннолетних».