Олег Маловичко - Исход

Потом стал выдумывать работу. Любую попытку переубедить расценивал как покушение на лидерство, кричал, дулся, ожидая извинений, потом прощал всех и хлопал в ладоши, призывая вернуться к работе, показывая, насколько он выше мелочей.

Колонисты чистили корпуса; составляли опись медицинского оборудования в терапии, рубили деревья, чтобы открыть вид на реку, подчиняясь некомпетентным и глупым указаниям Винера. Проще было сделать ненужное, чем идти на конфликт.

Сам Винер не касался инструмента. Он полюбил ходить повсюду с бумагами, раскладными схемами и смотрел в них каждые пять минут, озабоченно качая головой.

Однажды, проснувшись раньше всех, Игнат решил порыбачить. Собрал удочки, соорудил завтрак, оставил Ольге записку. Через два часа к реке приковылял красный от волнения Винер и устроил истерику — он должен знать, где его люди, и каждый обязан спрашивать разрешения, прежде чем уйти по своим делам, когда остальные, вообще-то, работают!

Теперь приходилось отпрашиваться. Миша не мог просто кивнуть — уточнял, куда идут, когда вернутся, так ли необходимо, нельзя ли в другой раз. Мелкие проволочки выпячивали его благородство, когда он разрешал отлучиться.

Карлович стал тенью Винера. Он таскался за Мишей следом, а когда Миша был занят (он всегда был занят), ходил к Оле и Игнату с указаниями. Казалось, его радует такой поворот событий.

Миша велел построить навес и поставить под ним два стола. Это был его командный пункт, здесь он сидел часами, весь в схемах, с кофе. Каждое утро в девять трое поселенцев выстраивались перед ним, и он раздавал задания на день.

Как назло, все не ехал Сергей. Мобильная связь работала временами, а стационарную в лагере так и не подключили. Дважды он звонил, раз прислал записку по электронке. Он мог задержаться до середины июля.

Игнат приходил к мысли набить Мише морду, так тот доставал. Повода долго ждать не пришлось.

На утреннем разводе Миша сказал, что не видит смысла зря расходовать время и продукты. Пусть Ольга готовит на всех четверых, и вообще возьмет на себя кухню. Ольга сказала:

— Пошел ты, Миша! Может, мне еще носки твои стирать? — повернулась, ушла домой. Моросил летний дождь, густой и мелкий.

— Игнат, с женой поговори, — бросил Винер, глядя ей в спину, а Игнат подумал, что сейчас убьет хромоногого говнюка.

Карлович, прочитав намерение Игната по глазам, подскочил к Мише и горячо зашептал тому что-то на ухо. Потом схватил Игната под руку и потащил из-под навеса.

— Миша — владелец земли, ничего не поделаешь, — зашептал Карлович, когда отошли от Миши на достаточное расстояние. — Если мы хотим жить в лагере, надо прислушиваться к нему. Думаешь, мне это нравится?

— Думаю, да, — ответил Игнат. — При Сергее под дурачка косил, а сейчас типа премьер-министр.

— Игнат, ты не понимаешь, — не обиделся Карлович, — это способ сохранить мир. Хочешь конфликта? — его голос стал серьезнее. — Ты набьешь Мише морду в его доме, а у него ключи от оружейной. Намек понял? Он не сахар, но сейчас мы будем под него играть.

Игнат не мог не признать правоту Карловича.

— Я его одерну, — продолжал Карлович. — Он отстанет от Оли. Но мы так же будем каждое утро приходить, получать задания и отпрашиваться, когда захочется выйти, потому что это — недорогая цена за мир. Ты понял?

Игнат пошел догонять жену.

Они перестали дружить. По вечерам Винер и Карлович сидели перед телевизором, а Ольга и Игнат — на веранде своего дома — пили чай, слушали радио.

Когда пошла земляника, вздохнули с облегчением. Это давало повод покидать лагерь на весь день — занимались зимними заготовками.

Звонили Ольгины родители. Они перебирались на дачу, пересидеть, и переменили мнение насчет их союза. В каждом разговоре прощались — с такими событиями и связью неясно было, когда удастся поговорить в следующий раз.

До обеда набрали по половине ведерка. Земляника росла на открытых полянах и поросших травой прибрежных залысинах, поэтому, не заходя глубоко в лес, они двигались вдоль реки. Сели перекусить, и это был лучший момент дня. Ольга достала из рюкзака завернутые в фольгу бутерброды с сыром, разлила по чашкам кофе с молоком из термоса, стала чистить яйца.

Игнат любовался ею, дивясь, откуда в столичной штучке появилось чувство земли, дома, очага. Ольга загорела, кончики волос посветлели от солнца, а руки загрубели. Она пыталась ухаживать за ними, но маникюр держался до первой прополки. Сейчас бежевый лак на ногтях облупился, доходя неровными краями лишь до середины.

Ольга резала огурец, а Игнат взял ее руку, прервав ее хозяйственное устремление. Она посмотрела на мужа с удивлением.

— Что?

Он поднес ее пальцы к губам и поцеловал. Ольга хотела забрать руку, стесняясь грубости кожи, мозолей, мелкой грязи. Потом усмехнулась и погладила Игната по щеке. Он не был неженкой, и она дразнила его Железным Дровосеком, так он был нескладен, такими крупными были его черты. Тем ценнее была ласка.

Возвращались засветло. Болели руки, спины. Днем переобулись в кроссовки, а переброшенные через плечо сапоги отзывались на каждый шаг слабым резиновым шлепком.

Игнат предложил срезать через лес. Там было прохладнее и тише, и каждый звук слышался отчетливей. Хохот, донесшийся до них через полчаса, прозвучал как над самым ухом, и Игнат, дернув Олю за локоть, повалился на землю, встретившись с ее взволнованным взглядом — приложил палец к губам.

Смех повторился. Эхо было неглубоким, вдогонку к звуку, значит, смеялись недалеко.

— Пойду посмотрю, — прошептал Игнат. — Ты здесь оставайся, приду потом.

— Я с тобой, — возразила Ольга, а Игнат не стал спорить.

Он пошел в направлении, откуда донесся смех.

Вышли к ручью. Стали слышны другие звуки — обыденной работы, несуетной и устоявшейся. Впереди, между деревьями, Игнат заметил свет открытого пространства, а в нем — чуждый лесу тусклый блеск. Теперь пошли от дерева к дереву, заранее выглядывая место, куда ступить. Деревья здесь стали реже, перемежаясь пнями.

Наконец Игнат замер за стволом, и, не поворачиваясь, остановил Ольгу поднятой ладонью.

Перед ними была вырубка, большая, километр в поперечнике. Блеск, который им виделся, давало солнце, отражаясь от стен одной из восьми теплиц.

Это были длинные строения со стенами, кое-где стеклянными, кое-где затянутыми полиэтиленовым листом. За стенками виднелась зелень. Теплицы отстояли друг от друга на десять метров. Пространство между ними было засажено зеленым кустарником.

С одного края к вырубке вела колея, продавленная гусеницами трактора. У первой теплицы стоял «Исудзу» на больших колесах, и кузов из-за них казался непропорционально малым. У машины курили, переговариваясь, трое. Больше всех суетился молодой, с закрывающей глаз иссиня-черной, вороньей челкой. Игнат не знал, что это Паша Головин.