Владимир Полуботко - Двенадцатая нимфа

На его бесстрастном лице не было ничего.

Кроме неподвижности.

— Вы шутите, — тихо и равнодушно сказал он.

— Я вам клянусь всем, что только есть святого на свете — клянусь пустыней и солёными озёрами, что это правда!

— И зачем вы это сделали?

Меценат загрустил.

— Если я скажу, вы будете смеяться надо мною.

— Не буду. Обещаю.

Меценат печально продолжал:

— Только вам одному я всегда позволял безнаказанно смеяться надо мною и даже дерзить мне, но теперь, у меня не достанет сил выдержать вашу насмешку! Я просто умру от горя и позора!

— Говорите всё, как было, — тихо приказал Вальтер.

Меценат набрал в грудь побольше воздуха и проговорил:

— Мне захотелось превзойти этих проклятых древних эйнов! Ну, почему они так знамениты? Ну, почему их сокровища так сильно ценятся? Ведь это же всего-навсего золотые побрякушки! И что такое их каменные статуи, которыми торгуют теперь налево и направо нифонцы? Ведь эти камни миллионы и миллиарды лет лежали в земле, а эйны всего-навсего достали их оттуда, срезали с них всё, что не нужно, и теперь все утверждают, что это шедевры! Почему?!

— Это был необыкновенный народ. Они знали какие-то тайны мироздания. Они понимали то, чего на нашей планете не понимал никто.

— Вот потому и погибли! Слишком умные были! — закричал Меценат. — Слишком гордые! Лучше бы они меньше понимали! Целее были бы.

— Они исчезли потому, что их истребила воинственная цивилизация нифонцев. Нифонцы всегда были завистливы к чужой славе, они не терпели возражений ни от кого, и для них было невыносимым мучением знать, что рядом с ними живут такие искусные ремесленники и такие блистательные философы и естествоиспытатели. Нифонцы планомерно истребляли эйнов — медленно, век за веком. Весь Нифонский архипелаг когда-то принадлежал одним эйнам, это была их исконная земля. Но нифонцы захватили эти земли, а самих эйнов перебили до последнего человека. Они не терпели конкуренции. Вот и всё объяснение.

Меценат грустно вздохнул.

— Мне не легче от этого вашего объяснения. Мне доставляет мучительную боль осознание того, что им, а не мне досталась эта слава.

Вальтер сказал:

— Да и чему завидовать? Они заплатили кровью за своё превосходство над остальными людьми нашей планеты. Самая таинственная, самая непостижимая цивилизация погибла и унесла с собою тайну своего возникновения. А всё из-за того, что другая человеческая цивилизация проявила зависть к чужой славе и нетерпимость к чужому мнению. Стало быть, и вы такой же, как эти бесноватые нифонцы?

Меценат тихо сказал:

— Я не такой. Как вы смеете меня сравнивать с этими презренными нифонцами? Я — лучше.

— Допустим, — согласился Вальтер. — А во что вы превратили переплавленные золотые статуэтки?

— Я сделал из них другие произведения искусства. Свои собственные.

— И вы, конечно, думаете, что они — лучше?

Меценат тихо сказал:

— Я не сомневаюсь в этом. Если я лучше, то и мои произведения искусства лучше. Ведь это так понятно!

Вальтер внутренне ухмыльнулся, но внешне остался невозмутимым. Сказал:

— А можно посмотреть на то, что у вас получилось?

— Конечно! Вам, как истинному знатоку искусства, я с радостью покажу свои произведения.

Меценат с трудом встал со своего трона и проковылял в соседнюю комнату.

— Следуйте за мною!

Они прошли в соседнюю комнату, которая представляла собою то ли какую-то кладовку, то ли мастерскую. Никаких экранов на стенах, никакой особой мебели. Разумеется, и никаких окон. Просто свалка каких-то мольбертов, незавершённых картин и каких-то непонятных предметов.

— Вы увлекаетесь живописью? — насмешливо спросил Вальтер. — Вот уж никогда бы не подумал!

— Да, живопись — это моя боль и моё страдание. Об этом моём увлечении не знает никто на свете, даже прислуга — я её сюда не пускаю и убираю здесь сам… Об этом моём увлечении не знают даже и мои сыновья — я и им не признаюсь в этом.

— Почему не признаётесь и почему боль и страдание?

— Живопись мне не даётся, — честно признался Меценат.

Вальтер решил, что уходить от главной темы не стоит и вообще: страдания Мецената его мало интересовали.

— Где ваше золото? — спросил он.

Меценат подошёл к столу, который представлял собою большую мраморную плиту на вычурных бронзовых ножках, разгрёб какой-то мусор, валявшийся там, и достал большую картонную коробку.

— Вот оно, — сказал он благоговейно.

— Что это?

— Здесь то самое золото, о котором вы спрашивали.

Он стал выкладывать на стол золотые чашечки и блюдца.

— Но ведь это то самое, из чего я однажды пил с вами горячий шоколад! — вскричал Вальтер.

— Ошибаетесь, — сказа Меценат. — То было, хотя и чистое золото, но — фабричная работа. А это — моя собственная. Но — очень похоже, тут вы правы.

Вальтер повертел в руках золотые чашечки.

— И это и есть то самое, во что вы переплавили одиннадцать статуэток?

— Да. И не только их. Я и некоторые другие золотые вещички, которые вы доставали для меня со дна моря, переплавлял в собственные произведения искусства.

Вальтер молча перекладывал из рук в руки золотые предметы.

— Вы что же — владеете искусством выплавки изделий из драгоценных металлов? Вы златокузнец? Ювелир?

— Да, и у меня даже есть своя мастерская, где я это делаю собственными руками, — с гордостью сказал Меценат. — Я когда-то обучался этому искусству.

— Но человеку не под силу квалифицированно владеть сразу столькими искусствами! Надо делать что-то одно: либо посвятить всего себя живописи, либо скульптуре, либо музыке, либо отливать золотые изделия, либо изучать морскую флору и фауну… Так нельзя! Нельзя разбрасываться жизненными устремлениями.

Меценат тихо прервал его.

— Как вам нравится то, что я создал?

Вальтер честно признался:

— Варварство. Убожество. Уничтожение прекрасного, разрушение святынь во имя ложных целей. Господин Меценат, имейте мужество признаться себе в этом: вы бездарность!

Меценат застонал при этих словах своего гостя.

— Завистливая бездарность! Если я вам продам двенадцатую статуэтку, вы и её уничтожите! И это уже будет моё преступление, а не ваше! — добавил Вальтер и с этими словами повернулся и, не прощаясь, пошёл к выходу.

— Стойте, да куда же вы! — крикнул вдогонку ему Меценат. — Вы что же, больше никогда не придёте ко мне?

— Пока не знаю. Не решил ещё, — сказал Вальтер. — Я ведь хотел, чтобы сокровища, которые я достаю со дна моря, стали достоянием человечества. Попытаюсь всё-таки поискать какого-нибудь другого богача, который содержит собственный музей и который будет способен оплачивать мои находки.

Меценат крикнул вослед удаляющемуся Вальтеру.