Георгий Марчик - Трудный Роман

– А холодно ногам-то было? – любопытствовал полутяж.

– Да нет, ничего. Оледенели и не давали никаких ощущений.

Костя настолько заинтересовался рассказом, что даже на минуту забыл о предстоящем бое.

– Привет, Кот, – раздался над ухом веселый голос. (Оглянулся – рядом незаметно присел Роман.) -Ну, как настроение? Ты, я вижу, мрачен. Неужели мандражируешь?

– Нет, – ответил Костя, поворачивая во все стороны крепко перебинтованный кулак. Ему не хотелось, чтобы Роман заметил сухость, натянутость, того, что он последние дни сторонится, избегает его.

– Ты когда дерешься? – бодро спросил Роман.

– Я работаю через одну пару, – ответил Костя.

– Ни пуха тебе… – Роман похлопал Костю по коленке и как-то соболезнующе взглянул. – Противник у тебя крепкий. Соберись, старина. И побей его, нахала. Кстати, я сдержал слово. Никому ничего, кроме Жени. Она здесь, в зрительном зале. Надеюсь, ее присутствие тебя вдохновит. Ну, еще раз успеха. Будем болеть за тебя. – Прежде чем ретироваться, он, улыбаясь, приветственно поднял Руку.

Костя как-то безразлично кивнул ему вслед. «Вот чудак. Зачем привел Женю?» – вяло подумал он и стал беспричинно оглядываться. А это было первым признаком, что он нервничает.

На ринг вызвали последнюю пару легковесов, и голос по радио объявил:

«Приготовиться боксерам первого полусреднего веса Круглову и Табакову».

Костя стал надевать перчатки. Ведь бой на ринге мог кончиться до времени, в любую минуту, и надо было быть готовым к выходу на сцену, под свет прожекторов и взгляды сотен глаз.

– Завяжи, – попросил Костя полутяжа.

Тот затянул шнуровку и машинально завязывал перчатки, а сам повернул голову к разговору «мухачей», который, как видно, его совершенно увлек. Он закончил, мельком проверил шнуровку и дружелюбно подтолкнул Костю в спину:

– Желаю успеха.

Костя отошел от него, и в этот момент к нему приблизился Адик Круглов. Он тоже был уже готов к выходу.

– Отойдем в сторону, есть разговор, – сказал он, болезненно морщась.

Они подошли к шведской стенке.

– Ну вот что, – сказал Адик каким-то не своим обычным, самонадеянным, а искательным, слегка хрипловатым голосом, – хочу предупредить откровенно: твой первый же удар сюда, – он коснулся перчаткой левой надбровной дуги, где Костя заметил белую наклейку из пластыря, – рассечет мне бровь, – продолжал Круглов. – Это сразу же даст тебе победу. Но давай решим спор по-честному. Если не хочешь, скажи сразу. Я хоть буду знать, что ты за человек.

Костя смотрел на Круглова, соображая. Тот ждал ответа, и через его приоткрывшиеся губы просвечивала желтая коронка.

– Что ты предлагаешь? – переспросил он. Казалось, само собой разумеется, что если у тебя повреждение, то нечего и выходить на ринг. Стоит только обратиться к врачу…

– Не хочу уступать без боя, – наконец зло выдавил из себя Круглов. – Но все должно быть по-честному. Ты не думай – буду драться в любом случае.

– Хорошо, – сказал Костя, – я постараюсь не бить сюда. – Это условие Круглова ставило его в крайне невыгодное положение.

Они выходили на ярко освещенную сцену с разных сторон кулис: Костя – с одной, Круглов – с другой. По дороге к рингу Костя успел пожать руки победителя предыдущей пары. Он легко скользнул через канаты на брезентовый настил ринга, ступил боксерками в низкий ящик с канифолью, который ему подтолкнул его секундант Мельников, крутнулся в нем ногами несколько раз, вытолкнул ящик.

В его угол подошел высокий суровый рефери – бегло осмотрел перчатки, дернул за резинку трусов, направился в угол Круглова. Мельников достал из стакана с водой белую каучуковую капу и одел ее на зубы Косте. Рефери жестом пригласил боксеров к центру ринга. Здесь он сказал им несколько обычных фраз о том, что надо строго соблюдать правила и безоговорочно слушать его команду. Оба боксера кивнули. Они протянули навстречу друг другу руки в перчатках и коснулись ими.

– Боксеры готовы, – громко сказал рефери, отталкивая боксеров привычным жестом к их углам.

Еще не успел Костя дойти до своего, как уже глухо и коротко – баммм! – прозвучал гонг. Костя резко обернулся и пошел навстречу Круглову. Зрение его было обострено до предела, и видел он все осязаемо четко: и ярко освещенный квадрат ринга, обтянутый перевязанными бинтами-канатами, и строгих деловых судей, и длинный стол главной судейской коллегии, и часть зрительного зала, который состоял из множества бледных пятен и набычившегося Круглова, и ртутный блеск его глаз, и яркое белое пятнышко наклейки па его надбровной дуге.

Но все сейчас как бы разделилось в сознании и восприятии Кости: здесь, на ринге, был для него один требующий личного участия живой, реальный мир, одна жизнь, с ее жестокими и неумолимыми правилами, и законами, которым он добровольно обязался подчиняться, со своими и мгновенными и бесконечными течениями, и трудной психологией, а там, за канатами, был другой мир, другая жизнь, похожая сейчас на абстракцию, но имеющая тем не менее свое самое конкретное и осязаемое отношение к бою и свое особое на него влияние.

Сотни глаз напряженно следили за началом поединка, и среди них были глаза Жени. И между ее взволнованным и встревоженным взглядом, и стройным молодым боксером в перчатках, которым действительно оказался Костя, тоже существовала никому не ведомая, не поддающаяся анализу и определению внутренняя связь и одновременно глубочайшая пропасть.

– Бокс! – скомандовал рефери, взмахнув рукой.

И сразу после его подстегивающего возгласа они сошлись в центре и обменялись пробными первыми ударами.

Им не нужна была обычная разведка, они и так хорошо знали все друг о друге. Круглов рвался к ближнему бою – здесь он имел преимущество. Он был типичным силовиком и отрицал игровой бокс. Костя предпочитал обстреливать противника с дальней или, в крайнем случае, средней дистанции.

Что-то пришло вдруг такое, что мешало сосредоточиться, отвлекало внимание. Не было обычной легкости и задора, связывала, подавляла волю какая-то не осознанная до конца обреченность. Но это настроение только мелькнуло, как мимолетное предчувствие, и тут же исчезло, оставив в душе холодок.

На него, словно танк, лязгающий гусеницами и содрогающийся от бешено ревущих моторов, остервенелый в слепой решимости все смести и сокрушить на своем пути, двигался Круглов. Вот он идет вперед, и в глазах у него неумолимая жажда победы. Ради тщеславия, ради самой победы, ради преклонения других, ради утверждения своей собственной силы.

А зачем ему, Косте, выигрывать? Что для него в этой победе? Чтобы изменить о себе мнение Жени? Чтобы привлечь ее к себе? Но выбор уже сделан. Только что перед ним были торжествующие глаза Романа. Он хотел скрыть свою радость, но не сумел. Он привел сюда Женю развлечь, будучи осведомлен, насколько опасный сегодня у Кости противник. Ну и что ж, пускай. Ее присутствие ничего не изменит. Напротив. Она знает его другим, – он и не должен ее ни в чем разубеждать, доказывать, что он не такой, каким она его себе представляет.