Николай Удальцов - Что создано под луной?

Студенты замялись.

– Знаете, профессор, мы вас познакомим с нашим деканом и пойдем.

– А почему вы не хотите побыть с нами еще? – улыбаясь доброй застенчивой улыбкой, спросил Крайст.

– Ну, знаете – как-то неловко…

– Это наш преподаватель, а мы простые студенты…

– Ну и что же здесь такого? – толи Крайст действительно не понимал деликатности момента, толи испытывал студентов.

– Ну-у…

На помощь молодым людям пришла девушка, скачанная с интернета:

– Крайст, пусть они идут.

И не надо больше ходить в кино…

Заведующий кафедрой Истории КПСС, профессор Сергей Юдин проживал в квартире номер двадцать четыре, носил такое же имя, как и его отец и дед, то есть являлся Сергеем Сергеевичем.

Был женат, имел двух дочерей, и ничего не знал о прошлом своей семьи.

От умершей в пятьдесят четвертом, почти сразу по возвращении в Москву, матери, он слышал о том, что его отец Сергей Сергеевич Юдин геройски погиб во время войны.

Почему отец с тридцать седьмого не появлялся дома, мать никогда не говорила, как и не объясняла – почему в том же тридцать седьмом им пришлось спешно уехать из столицы.

Вначале они с матерью перебрались на Север, под Котлас, а потом осели в пригородах Вологды – причины всех этих миграций в доме не обсуждались, а за пределами дома – не обсуждались вдвойне.

Не то, чтобы это считалось секретом. Просто от этого отъезда веяло какой-то тайной, и тайна эта несла в себе не сформированную в слова, внешне немотивированную, угрозу.

И унесла в могилу матушка Сергея Сергеевича эту тайну, а потом и сама тайна растворилась в суматохе ежедневности, и не то, чтобы перестала быть тайной, а просто перестала быть.

…Мама будущего профессора Сергея Сергеевича Юдина, жена репрессированного работника Кремлевского аппарата, большевика с двадцатилетним стажем Сергея Сергеевича Юдина была очень умной женщиной.

Настолько умной, что у нее хватило ума через час после ареста мужа, первым же поездом увести сына подальше от Москвы.

Так, что прибывшие на рассвете чекисты, обнаружили уже пустую квартиру. Поискали немного, и бросили.

Ерунда, что органы работали как часы.

Они работали, как умели.

В Котласе Юдиным даже фамилию не пришлось менять.

В свою квартиру они вернулись тогда, когда многие стали возвращаться.

Многие из тех не многих, что выжили.

Вернулись благодаря связям, оставшимся у матери еще до конца отца…

…Не то, чтобы его собственное прошлое не играло в жизни историка Сергея Сергеевича Юдина никакой роли, просто роль прошлого в карьере историка КПСС была такой, что его лучше было бы не трогать.

Что поделаешь – люди только рождаются честными, а умирают разными…

И Сергей Сергеевич смирился с этим, и верно служил истории. А история верно служила многим…

Профессор не был исключением. Для того, чтобы не создавать себе проблем, многие люди выбрали самую простую форму отношения к власти – подчиняться власти легче, чем заставить себя уважать ее…

Воскресный звонок в дверь Сергей Сергеевич воспринял спокойно – к нему часто заходили коллеги, друзья и знакомые, хотя хозяин дома предпочитал, чтобы его заранее предупреждали телефонным звонком.

Дверь декан открыл одетым запросто: в халат, из под нижней кромки которого выползали сатиновые спортивные шаровары, плавно переходящие в кеды, исполняющие роль домашних тапочек.

Майка, надетая на полнеющий торс декана, имела такой глубокий вырез на груди, что за воротником халата была совсем не видна.

То, что ожидало Сергея Сергеевича на лестничной клетке, не то, чтобы удивило его, или привело в замешательство – просто воскресным днем он не ожидал увидеть на своем пороге так много людей.

– Товарищ профессор, Сергей Сергеевич, вы нас извините, – переминаясь с ноги на ногу, заговорил молодой человек, в котором декан признал одного из своих студентов, – Мы на природе отдыхали, и познакомились с профессором…

После этих слов студент замолк, явно не зная, что сказать дальше, но ему на помощь пришел человек в явно дорогой и очевидно заграничной тройке и шляпе коричневого цвета:

– Позвольте представить вам, уважаемый Сергей Сергеевич, профессора Кишиневского университета Назаретова, – человек в тройке приподнял шляпу и указал рукой на пожилого, высокого, неестественно, как показалось Юдину, худощавого человека с типично профессорской бородкой и очень ясными голубыми глазами.

«Этот, конечно, прошел лагеря», – быстро сделал вывод хозяин квартиры.

– А также, позвольте представиться – доцент кафедры истории КПСС кишиневского университета, кандидат исторических наук Правдин. А это – доцент направил раскрытую ладонь на высокого, стройного, явно занимающегося спортом человека лет тридцати пяти, – Аспирант нашей кафедры Космитский, а также, наши студентки и помощницы в сборе материалов…

Доцент Правдин говорил настолько радушно и, очевидно, радостно от знакомства с деканом, что у декана Юдина не возникло никаких сомнений:

– Что же, очень рад познакомиться с коллегами, – проговорил Сергей Сергеевич, делая приглашающий в квартиру жест рукой. О том, какое отношение имеет поездка на природу к профессорам, доцентам аспирантам и лаборанткам из Кишинева, хозяин дома так и не узнал, так как студенты, потоптавшись в прихожей, ретировались с явным облегчением.

…Домашний кабинет профессора Юдина оказался на удивление просторным по сравнению с крошечными комнатками, хотя и с высокими потолками.

Когда все расселись, кто на стульях с высокими прямыми спинками, кто в огромные, неказистые на первый взгляд, но очень удобные кресла, Риоль огляделся.

Все стены кабинета, кроме той, что содержало большой окно, со стеклами в толстых двойных деревянных рамах, почти полностью покрытое тюлевыми занавесками, обрамленными тяжелыми бархатными, комнатными шторами темного бордового цвета, с золотыми кистями по низу, подметавшими паркетный пол, были заставлены книжными шкафами, так плотно, что обоев не было видно.

Шкафы были разными, словно привезенными из мест, не соприкасающихся друг с другом, но все – темного цвета.

От спелой черешни через мокко до черноты.

Шкафы закрывались простекленными дверцами, и Риоль поймал себя на мысли, что эти дверцы никогда не открываются.

Книги на полках, в золоченных кожаных переплетах, напоминали генералов царских армий, чопорных, заслуженных, устарелых.

И почему-то казалось, что среди этих макулатурных генералов не мог появиться ни один гардемарин.

Веселый, безответственный, имеющий перспективу в будущем.

Самый чиновный генерал, конечно, если его раздеть, имеет вид добродетельного обывателя – отца семейства.

Читать дальше