Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

А тут — какой-то нелепый стук.

Чтобы еще больше воодушевить себя, я представил себя лежащим на койке со свежеампутированными обмороженными руками. И ногами. И гангренозным плечом, воняющим на всю палату тухлым мясом.

— Сепсис пошел на сердце… — слышатся приглушенные слова хирурга поодаль.

— Еще одна ампутация?

И молчание.

Значит, поздно и ампутацию.

А все потому, что смалодушничал и трусливо не вернулся в тот дом.

Если не шевелить плечом, то оно болит ощутимо меньше. В какой-то момент даже показалось, что боль отступила вовсе. Даже испугался, не потеря ли это чувствительности, со всеми вытекающими. Но нет, стоило только подумать об этом, как боль вернулась. Острая, пульсирующая. Нет, залеживаться здесь недосуг. Да и нужно затемно добраться до какого-нибудь убежища. До самих складов — это вряд ли, так хотя бы отыскать удобное место для костра. Я подумал, что на самом деле сейчас немного светлее, чем внутри сарая, и начал понемногу выползать наружу. От попыток подняться отказался сразу: принятие вертикального положения вызывало немедленный приступ слабости и тошноты. Силы только впустую тратились. А ползти — это значит, можно отлежаться и передохнуть, глотнуть холодного снега — и снова совершить ползок вперед. Пусть медленно, зато верно. И капля камень точит — и по сантиметру можно преодолеть километры. Мне бы только добраться до ровного места, а там можно и встать попытаться, чтоб было удобнее ковылять. В крайнем случае, еще одну ночь можно провести и здесь, набраться сил. Почему-то казалось, что в открытом сарае никаких стуков быть не должно.

Но сейчас первоочередной задачей стояло — добраться до мешка.

Когда выполз наружу, увидел небо, взлохмаченное черно-синими тучами, с малиновой полосой. Утро только-только занималось. Ветер гудел и гнал эти тучи со страшной силой, я еще никогда не видел подобной скорости. Метель улеглась, только поземка струилась колючей пленкой, несмотря на перчатки, ощутимо хлестала по рукам и в лицо — если опустить голову для отдыха.

Я перекатился через снежный гребень, который нанесло за ночь, и сразу провалился в сугроб. Свежий, он был рыхлый и податливый, так что нечего было и думать о том, чтобы преодолеть намеченный путь быстро. Придется двигаться либо ползком, либо перекатом, иначе последние силы уйдут на борьбу с рыхлостью снега.

Сарай располагался ближе к окраине села, так что «мой» дом должен был находиться либо совсем рядом, либо в противоположном конце. В надежде на лучшее, я медленно пополз по центральной улице, всматриваясь в окна домов. На мое счастье, на поиски ушло не так уж много времени; примерно через полчаса я увидел его. Дом как дом, вчерашнее окно вырвано. Дрожа — то ли от страха, то ли от радости, а, может, просто от холода — я на четвереньках подполз к двери. Если сейчас не откроется, я вышибу окно, но до своего мешка доберусь. Это мой мешок и мои вещи, никакая потусторонняя тварь не имеет права держать их у себя.

За ночь дверь порядком занесло, потребовалось еще некоторое время, чтобы с передышками разгрести снег. Здоровая рука (вторая теперь практически не двигалась) заиндевели окончательно, но я заставлял себя работать, утешаясь тем, что скоро доберусь до медикаментов и топлива. Когда показалось, что места достаточно, потянул дверь на себя. Она отворилась. Я поднялся по косяку, ожидая какого-нибудь сюрприза. Но ничего не произошло. Было сыро, пахло затхлостью, как и в обычном заброшенном доме. Примешивался еще едва уловимый запах горелого — мой вчерашний костер.

Я передернул затвор — так спокойнее — и по стенке завалился внутрь. Подумал, что, если не найду своих вещей, то спалю весь дом нахрен, вместе с его барабашкой.

Мешок лежал на том же самом месте, где и должен был лежать. Никто к нему не прикасался. Это успокоило. Стало быть, у этого «стукача» руки либо коротки, либо их нет вовсе, раз не выбросил мои манатки в окно. Но костер-то загасил. И загасил быстро. Вон, только головешки горелые лежат. Жалко ему было, чтоб человек обогрелся…

Я взял мешок и медленно побрел наружу. В конце концов, таких домов здесь с десяток наберется. Кажется, обретение вещей даже придало силы, так как на улицу я выковылял на свих двоих. Несмотря на сильную тошноту и слабость, можно было идти.

Только куда?

Немного постояв на пороге, я двинулся вглубь поселка. Потом подумал, что надо было прочесть указатель. Но по глубокому снегу и в моем состоянии возвращаться на окраину было не очень интересной идеей, так что решил, что уточню название на выходе. Да и что оно могло дать мне? Я не силен в местной топографии, а КПК накрылся.

По обеим сторонам улицы стояли полуразрушенные дома. Кирпичных не было вовсе, только бревенчатые. Черт возьми, а они потом будут хвалить коммунистов, тогда как при Союзе даже не могли себе позволить поставить нормальный, кирпичный дом! Сейчас бы кирпичные стены куда как сподручнее были. Развел костер у самой стены — камень будет нагреваться и долго тепло сохранять. Прислонился к нему — будто у печки сел. А дерево, пожалуй, и вовсе загореться может.

Тут ясная мысль поразила меня: зачем я ищу какой-то дом, когда можно вернуться в сарай и там перекантоваться? Надо же быть таким идиотом, чтобы не увидеть явного под носом! Пришлось возвращаться. Впрочем, отойти я успел не так далеко, так что еще через полчаса уже переваливал себя через снеговой хребет внутрь сарая. Пусть не закрытое со всех сторон, но все же помещение и с крышей. Пока необходимо согреться и набраться сил до ночи, а там уж и более подходящее убежище подыскать, чтобы и от ночных хищников укрыться, и от Пластыря. Если вдруг сунется. А в том, что нам еще предстоит встретиться, я отчего-то не сомневался. Не затем они наемнику платили, чтобы так просто упустить столь опасного для них человека.

А поземка, хоть и заметет следы, но этот сарай — стоит открытым, так и тянет заглянуть. Может быть, не станут обшаривать каждый дом, а вот сюда обязательно наведаются.

Но пока это было все равно. Скоро приятное тепло будет проникать внутрь моего простуженного, обмороженного организма. Осталось лишь наломать дров, выкопать в снегу ямку, облить горючим — и…

… оранжевые стебельки пламени осторожно пробивались сквозь мерзлые обломки лестницы, облизывали бока деревяшек, пробовали на вкус жидкость для розжига и крепли, вырастали прямо на глазах. Струи тепла обволакивали мое изможденное тело, проникали в каждую клеточку, напитывая ее жизнью.

Разведение костра отняло довольно много сил, так что теперь я лежал почти у самого огня, отдыхал. Не хотелось ничего. Ни вставать, чтобы куда-то идти и искать новое убежище; ни менять позу (иногда огонь слишком жарко дышал в лицо); ни проверять, куда положил автомат, ни двигаться вообще; даже думать не хотелось. Но мысли текли как бы сами собой, неспешные, плавные, проистекая одна из другой. Так уж наверняка устроен человеческий мозг: ему требуется постоянно думать. Как костру нужно топливо, а телу пища, так мозгу необходимо все время подпитывать себя мыслями. Подумал о еде — едва не стошнило. Почему-то совершенно не хотелось. Первый сигнал, что с организмом не все в порядке. Еще бы с ним было не в порядке.