Олег Фомин - Время точить когти

Андрей будто вмерзает в глыбу льда, что наполовину еще вода, внутри можно двигаться, извиваться, но вода замерзает, каменеет. Плевать. Жизнь и так убита холодом, равнодушием, бездействием глупого мечтательного лентяя, остальное не имеет значения. Дороги в реальность нет да и не нужна. Что можно изменить? Погубил всех, кто ему дорог, разрушил судьбу, жизнь, незачем возвращаться в руины. Здешние руины куда приятнее. Пусть холод забирает все, не жалко. Это же холод Яры – единственной, кто защищает, любит такого вот Андрея, которого ненавидит даже он сам. Надо быть благодарным Яре за верность, принять холод как дар. В конце концов, холод – не так уж и страшно. Смерть от холода – безболезненная, даже приятная. Холодно только сначала, потом становится тепло, уютно, умираешь как засыпаешь в теплой постели, смерть приходит незаметно, сладким сном. Уж лучше так, легко и приятно.

Сквозь решетку оледеневших ресниц Андрей замечает искаженное рыданиями лицо Яры, на его щеки падают локоны, колючие слезы, Андрей уже не чувствует их прикосновений, приятное чувство легкости.

– Что… Что я натворила!.. Андрей, нет… Не уходи! Пожалуйста, родной мой…

Яра сгибается пополам, ложится на Андрея, он не чувствует тяжести ее тела, судорог рыданий. Хочет погладить, сказать что-то в утешение, но не слушаются ни руки, ни губы.

Входит Колб. Черный плащ с высоким воротником, лукавая полуулыбка, взгляд, что никогда не бывает прямым, либо исподлобья, либо сверху вниз надменно, еще как-нибудь, будто луна из-за туч, скрывает что-то на темной стороне.

– Вот и окольный путь, прекрасный, фиолетовый, холодный. – Колб подходит к Андрею, нависает как Атлант, решивший сбросить с плеч небесный свод, пусть раздавит всех к чертям. – Хочешь посмотреть в зеркало?

Колб распахивает плащ, в серебристой подкладке отражается комната, откуда прекрасный вид на площадь Забвения. Сейчас там суетятся погоны, медицинские халаты, что-то записывают, роются в чемоданчиках. В сторонке хмурится мужчина, плачет женщина, наверное, хозяева квартиры. Хотя по возрасту – юноша и девушка, как Андрей, быть может, вернулись из медового месяца, а старше выглядят из-за одежды, дорогой, стильной… На миг спины расступаются, видна кровать – черное болото крови, где тонет нечто грязное, запястья разорваны в лохмотья, пальцы оплетают осколок диска.

Андрей хочет закричать, закрыть глаза, отвернуться, но не чувствует ни гортань, ни шею, ни веки.

Плащ милосердно избавляет от жуткого зрелища – превращается в песок, его красивые волны стекают на тело Андрея, песком осыпается кожа, плоть, внутренности, Колб весь в сквозных дырах. Желто-зеленые стены крошатся, тают, комната похожа на громадные песочные часы, Андрей уже наполовину погребен барханом, в который превратилась Яра.

– Жаль, что исчезну. – Колб разглядывает остатки руки, белые кости неудержимо распыляются, текут. – И дурочку Яру жаль, и эту забавную комнатку. Но раз уж не стали реальностью, то хотя бы избавили мир от криворукого демиурга. – Песок из пустых глазниц льется на Андрея. – За мечты нужно отвечать. Они обидчивые, не воплотишь – вернутся мстить.

Андрей не может даже разрыдаться, хочет умолять Колба вонзить кости пальцев в глаза… Были прекрасные мечты, были силы и время воплотить, а теперь все рушится необратимо. Остается лишь смотреть, как песок хоронит мечты, и умирать, захлебываясь горечью потери. Огромной глупой потери. Было все, даже больше, а теперь и навеки…

Тьма и боль.

Кто-то настойчиво трясет за плечи. Неужели Яра?.. Андрей долго не может убедить себя в том, что перед глазами не песок, а буквы на дисплее ноутбука, в ладони не песчаный прах Яры, а живая рука Маши. Она все еще трясет, Андрей готов долго не приходить в себя, лишь бы ощущать ее настойчивые прикосновения. Теплые!

– Андрей, очнись! – Звенит самый прекрасный голос самой прекрасной на свете Маши. – Андрей, ты написал все это за ночь?

– Выходит, что так, – растерянно хрипит Андрей.

– Даже не знаю, как сказать…

– Да, тут много ляпов, еще чистить и чистить, но за день, думаю, управлюсь.

– Ляпов? Нет, я не про это. Разве тут есть ляпы?.. Я поражена, ты написал это, да еще за ночь… Что с тобой?

– Что-то. – Андрей пожимает плечами.

– Тут написаны ужасные вещи, но… – Маша обволакивает Андрея теплыми объятиями, берет его лицо в нежные ладошки, глаза пронзительно чистые, светлые. – Андрей, с чего ты взял, что я собираюсь тебя бросать? У тебя, конечно, довольно легкое, беззаботное отношение к жизни, но я никогда это не осуждала. Я хожу на работу, мне это нравится, на жизнь нам вполне хватает. Наши родители за нас рады. Что случилось?

– А почему обязательно должно что-то случиться? Почему надо браться за ум, только когда жареный петух в задницу клюнет? Есть голова, пора начать ею пользоваться. Подумать о будущем, оценить себя, людей, обстоятельства. Рано или поздно источник беспечной жизни иссякнет. Хватит, налетался. Пора точить когти. Полетать еще успею, даже выше, но сперва поймаю петуха, зажарю и съем, чтоб не клевался.

– Ох, Андрей… Ты меня конечно в свое время очаровал загадочностью, но я думала, что уже успела тебя изучить. А сейчас будто помолодела.

– И без всякой пластической хирургии. Что-то я засиделся, надо бы…

– Поспать?

– Сделать зарядку, кровь разогнать. Где-то в шкафу есть гантели, верно?

– Ух ты! Все-таки о них вспомнил. А я думала, мой подарок на твой день рождения заржавеет под слоем пыли. Сейчас принесу.

Маша выпрыгивает, в соседней комнате воцаряется шуршание пакетов, глухой стук коробок, присказки «куда же», «где же».

Андрей выходит в Сеть, пальцы стучат по клавишам, модем заглатывает дюжину программ, что время от времени хотелось изучить, но всегда находились причины отложить на потом. Андрей записывает проги на си-ди-эрку. Жирными черными линиями маркера рисует на диске человека в плаще, длинный хвост волос, взгляд исподлобья.

Маша запыхавшаяся, но счастливая. В каждой руке по увесистой гантели.

– Андрюш, а что будешь делать с рукописью?

– Исправлю ошибки, допишу все, что мы сейчас наговорили. Знаю, так правильно. Отправлю в издательство. Сделай кофе покрепче, родная.

– Ты же не пьешь кофе.

– Теперь пью. Надо взбодриться, работы много.

– Может, все же поспишь?

– В морге высплюсь. А сейчас хочу жить.