Олег Северюхин - Квази-мо

— Мужик, дай пятьдесят копеек, — какой-то небритый тип протягивал ко мне руку. В его глазах светилось крупными буквами: «Войди в положение, трубы горят, не дай сдохнуть представителю славной когорты мужского населения нашей Родины», — ты не бойся, я за небесплатно, я отработаю, — частил он, почувствовав в моем лице того, кто может помочь.

— Ну и как ты отработаешь? — спросил я из чистого любопытства, продолжая движение по улице, которая, судя по надписи на доме, называлась проспект Мира.

— А хочешь, я тебя рассмешу? — сказал мужичок. — Если ты рассмеешься, то дашь мне полтинник, если нет, то на нет и суда нет.

— Ну, давай, рассмеши, — сказал я и сунул руку в карман, чтобы проверить, есть у меня деньги или нет. Какая-то мелочь в кармане была.

Мужичок оглянулся по сторонам и побежал к троллейбусной остановке. К остановке только что подошел троллейбус номер четыре. Мужичонка схватился за свисающие сзади веревки и потянул «рога» троллейбуса на себя. Тут же он обратился к полненькому интеллигентному мужчине в плаще и при портфеле, возможно, с таким же продуктовым набором.

— Мужчина, подержите веревки, мне нужно кое-что исправить и обесточить троллейбус, — очень даже уверенно как заправский водитель троллейбуса попросил он.

Мужчина взялся за веревки и для удобства зажал портфель между ногами, чтобы руки были свободны.

А в это время водитель троллейбуса тщетно пытался сдвинуть с места свой корабль больших проспектов и что он ни делал, электромашина не реагировала. Выйдя из транспортного средства, он увидел, что «рога» не касаются контактных проводов, а зайдя за машину, увидел интеллигента, добросовестно выполнявшего просьбу подержать веревки.

— Ты что делаешь, мать-перемать, — закричал водитель и кинулся на интеллигента в драку. Тот отпустил веревки, «рога» коснулись проводов и троллейбус дернулся. Водителя как ветром сдуло, а мне и вроде бы смешно, и вроде бы не смешно. Я достал из кармана мелочь, отсчитал пятьдесят копеек и дал шутнику:

— Держи, заработал, — сказал я.

— А хочешь, я тебя со Сталиным познакомлю? — предложил мне мужичок.

Я молча покрутил у виска указательным пальцем и пошел вперед, стараясь сообразить, где это я и в каком городе есть проспект Мира. По моим размышлениям выходило, что проспект Мира есть в каждом городе. И по проспекту гуляют как по миру. Так обычно называли все улицы и проспекты, носившие имя Сталина.

— Не, мужик, я серьезно, — забежал передо мной мой знакомец, — ты не жадный как все и мне тоже не жаль поделиться нашими достопримечательностями.

— Это какими нашими? — спросил я.

— Нашими, значит нижнемосковскими, — сказал он.

— А что есть верхнемосковские достопримечательности? — снова спросил я.

— Не знаю, я не слыхал, — сказал мужичок, — но Сталин настоящий, он там давно живет. У них во дворе и Ленин с Троцким тоже проживают.

— Это в мавзолее, что ли? — спросил я.

— В каком мавзолее? — удивился мужичок.

— Ну, который на Красной площади, — усмехнулся я.

— Ну, ты даешь, — как-то с подозрением сказал мужик, — на Красной площади отродясь никаких мавзолеев не было, да и не в наших это традициях покойников не хоронить. Хотя, как сказать, мы здесь все покойники, хотя живем почему-то. Плохо, но живем. Так знакомить тебя со Сталиным или нет?

— Ну, пойдем, познакомишь, — сказал я. Просто не хотелось обижать мужичка, и интересно было посмотреть на двойника Сталина в странном городе Нижнемосковске.

Пройдя примерно с квартал, мы свернули в домовой проезд и очутились в просторном дворе. Не было никаких гаражей и ракушек инвалидов. Было все чинно и пристойно. Зелень присутствовала в изобилии в виде невысоких деревьев и клумб с обязательными георгинами и анютиными глазками. В песочницах игрались дети. За столом сидели доминошники и изо всех сил лупили костяшками по столу. Оттуда доносились крепкие словца, перемежаемые безобидными словами типа «рыба» и «козел», но признаков подготовки к драке не было.

— Вот, Иосиф Виссарионович, гостя вам привел, — сказал мужичок, став сразу стройнее и показав строевую выправку.

— Вы от кого, товарищ? — спросил меня мужчина лет семидесяти, с усами и с кавказской внешностью, сидевший у будочки «Срочный ремонт обуви» с «лапой» между ног и надетой на нее женской туфелькой. Седые редкие волосы были зачесаны назад и левая рука, которой он придерживал «лапу» была явно больной.

Я ничего не ответил мужчине и показал пальцем наверх, оттуда, мол, но меня поразил тембр его голоса. Я неоднократно слышал записи выступлений Сталина, и у меня не было никаких сомнений в похожести его голоса.

— Доброго вам здоровьишка, Иосиф Виссарионович, — сказала проходившая за моей спиной старушка с сумкой-авоськой.

— Спасибо, Пелагея Никаноровна, — сказал старичок-сапожник и обратился ко мне, — я слушаю вас, излагайте свое дело.

— Да, у меня собственно нет никаких дел, — замялся я, — просто так вот зашел посмотреть.

— Понятно, — протянул сапожник, — так сказать, наружный осмотр мест поселений и проверка режима содержания?

— Что, палач, не отлились тебе слезы депортированных народов и сосланных борцов за независимость? — почти прокричал старичок с длинными отвислыми усами.

— Замучили эти бандеровцы, — вздохнул сапожник, — нам здесь не дадут поговорить, пойдемте ко мне. — Он снял и повесил в будку свой фартук, убрал маленькую табуреточку с мягким ременным сиденьем, закрыл дверку своей будки, навесил маленький замочек и повернулся ко мне. Передо мной стоял натуральный Сталин в полувоенном френче с отложным воротником, такого же цвета брюках с напуском и хромовых сапогах. Из кармана он достал кривую трубку, набил ее табаком и прикурил. Сделав приглашающий жест рукой, он степенно двинулся в сторону дома.

— Если хотите кому-то испортить жизнь, то подселите к нему бандеровца, — сказал негромко человек, похожий на Сталина, совершенно не заботясь о том, слышит его собеседник или не слышит, зная, что каждое его слово будет услышано, — и скоро этот человек жизнь в аду будет считать жизнью в раю.

Внезапно все доминошники бросили костяшки на стол, встали по стойке смирно и повернулись в нашу сторону.

— Продолжайте, товарищи, продолжайте, — и мой спутник успокаивающе помахал им рукой. С каждым шагом мне все больше верилось, что передо мной Сталин и отношение всех этих людей к нему не наигранное, а искреннее.

Мы поднялись на третий этаж и вошли в просторную квартиру еще сталинской постройки с толстыми стенами и высокими потолками.

В зале стоял огромный круглый стол, накрытый тяжелой красной бархатной скатертью с крученой шелковой бахромой. Хозяин квартиры достал из огромного красного дерева серванта бутылку вина и два хрустальных резных фужера. На бутылке было написано «Хванчкара». И никакой наигранности.