Йен Макдональд - Дом дервиша

Напротив располагается табачная лавка, залитая неоновым светом, из которой доносится бормотание радио. В свете от автомата по продаже колы на маленьком низком табурете сидит подросток и читает журнал о футболе. Георгиос перебирает газеты и журналы на лотке. Он выглядит смешно и немного подозрительно.

— А вы не знаете, не переезжала ли сюда недавно женщина? Не с востока — европейка, гречанка из Афин.

Продавец газет качает головой, но подросток отрывается от журнала. Но то, что он скажет, уже неважно, поскольку сама Ариана Синанидис уже здесь, она идет прямо по центру улицы, неся в каждой руке по пакету из местного супермаркета. Это она, сомнений быть не может, как Георгиос вообще мог бояться не узнать ее? Она стала старше, но не состарилась. Стала тоньше, но не высохла, не погрузнела, не стала ходить вразвалочку. Ариана грациозно движется по опасной брусчатке на высоких каблуках. Никаких синих вен на руках, сжимающих пластиковые пакеты. Она даже прическу за эти сорок семь лет не поменяла. Волосы все так же струятся по спине, такие же блестящие, как он помнит. Ее лицо… он очень долго не осмеливается взглянуть ей в лицо, боясь, что Ариана поймает его взгляд и увидит, что он за ней наблюдает. Она кажется усталой. Георгиосу хочется подойти и забрать у нее пакеты. Позыв такой сильный, что почти вызывает тошноту. А потом мгновение упущено. Ариана входит в свой покосившийся дом.

Подросток смотрит на Георгиоса, когда тот покупает бутылку воды, чтобы как-то замаскировать свое пребывание здесь, и начинает неосознанно вертеть ее в руках. А потом Георгиос понимает, что на лацкан капают слезы.

«Рива» мчится по темным волнам, подпрыгивая и ударяясь о воду. Глубокая ночь, темная вода, быстрый катер. Айше стоит в кабине, держась за латунную кромку ветрового стекла, в экстазе от пульсации мотора, брызг на лице и соли в волосах.

— А можно еще быстрее?

Капитан кивает и открывает дроссельную заслонку. Компьютер синхронизирует моторы, и катер еще выше поднимает нос над водой. Ускорение происходит мгновенно, словно ускорение атома. Айше представляет, что за ней на воде остаются два радиоактивных следа. Свет. Ночь светится. Под куполом неба город простирает во все стороны крылья света: ряд за рядом, ярус за ярусом, один холм на другом, отдельные огоньки просвечивают через слои света. Айше бросает взгляд через плечо. Аднан сидит в центре дивана в хвостовой части, раскинув руки вдоль спинки. Он кажется безразличным, но Айше знает, что муж вцепился в кожаную обивку мертвой хваткой.

Я люблю тебя, парень, посмотри, какая классная ночь, думает Айше. Ты был смелым, блестящим, потрясающим и прекрасным, и именно это я люблю в тебе.

— Дайте я поведу.

Капитан смотрит на нее неодобрительно.

— Мне уже раньше доводилось.

Как может дочка моряка не уметь управлять моторным катером? Отец учил ее летом по выходным, когда город становился слишком удушливым, и они со всем хозяйством переезжали по трассе D100 в летний дом в Силиври на побережье Мраморного моря.

Айше кладет руки на дроссельные заслонки, и к ней возвращаются запахи из детства: жидкость для разжигания костра, соленый песок, лосьон после загара. У них была совершенно не гламурная моторка из стекловолокна с двумя двигателями, ни капли не похожая на эту жемчужину из дерева и углеродного волокна с жадными до углерода моторами, но капитан Эркоч показал дочери, как заставить ее лететь над водой. Айше выключает автоматический синхронизатор, настраивая мотор по пульсации собственного тела. Главное здесь — вибрация. Лодка рвется вперед. От настроек двигателя захватывает дух.

Айше трясет головой, чтобы стряхнуть слезинки в уголках глаз, появившиеся из-за скорости. Она делает длинную петлю вокруг мыса Сарайбурну с гигантским турецким флагом, и перед ней открывается Золотой Рог, а по обе стороны распростерлись стамбульские холмы, устланные золотом. Вот он, вход в Царь Городов. Айше снова бросает взгляд на Аднана. Она напугала его, но он возбужден. Ну что, трейдер, я горячая штучка, а?

Она снует между паромами и круизными катерами, которые причалены у Караой, словно стена света, а потом мягко пришвартовывает «Риву» к пристани, едва коснувшись шин. Мотор булькает пару раз и затихает, вода успокаивается.

— Кто вас научил этому? — спрашивает моряк, галантно подавая руку и помогая спуститься на пристань.

— Мой отец командовал эсминцем.

Капитан отдает честь. На суше Аднан снова становится героем. Он одергивает пиджак, поправляет манжеты. А потом сгребает Айше в охапку, привлекая к себе так, что каблуки скрипят по асфальту, и целует.

— Я молодец? — ревет он, и Айше чувствует привкус вина, которое он выпил. — Молодец?

Аднан крутит ее в руках, а Айше, заключенная в объятия, чувствует, как катера, автобусы, машины и минареты теряют четкость.

— Пойдем! — кричит Аднан.

Он ставит Айше на землю, но не выпускает ее руку и тащит мимо ночных прохожих, через ряды каких-то подозрительных предметов, затянутых брезентом, прямо на проезжую часть, пританцовывая и останавливая грузовики и туристические автобусы взмахом руки. Мимо проносится трамвай. Айше визжит, Аднан успевает выхватить ее из пасти убийственного монстра и ведет между скутеров и «фольксвагенов», а потом вдоль улицы, мимо магазинов, теснящихся вокруг Новой мечети. Здесь, в арке, рядом с закрытыми подъемными ставнями красного цвета, над которыми висит завиток глицинии, Аднан привлекает ее к себе. Айше прижимается к нему — это объявление не только любви, но и войны — она хочет, чтобы муж почувствовал ее живот, силу и красоту ее бедер. Какой-то парень в кожаной куртке презрительно усмехается, глядя на них. Аднан непристойно хохочет, но тянет ее дальше, вглубь Султанахмета. В этой старинной столице империи нет места любовникам.

На улице Ходжапаша за крошечной мечетью Айше толкает мужа к дверному проему. Его отличные брюки, надетые по случаю сделки, расстегнуты, а тяжелый, почти уже твердый член у нее в руке. Она уже придумала, что с ним делать, и тут на решетке через дорогу зажигаются огни. Айше заливается смехом и резко отворачивается, бежит и смеется в лабиринте мощеных улочек Джаалоглу. Вдали от главных улиц Султанахмет пуст. Закрытые витрины излучают память о дневной жаре. Айше останавливается посреди переулка в тени пыльных ветвей миндаля и проворно снимает трусики. Аднан догоняет ее, забирает из руки жены прозрачный треугольник и прижимает к лицу.

— Вот это я называю изысканным букетом! Исключительный урожай!

Айше выхватывает трусики и запихивает их Аднану в рот, истерически смеясь, когда он чавкает, как голодное чудовище. Какая-то припозднившаяся дама с авоськой в руке переходит дорогу чуть поодаль. Она в ужасе смотрит на Аднана, у которого изо рта торчат трусики.