Витус Вагнер - Дети пространства

И последний, — Эрнест указал на стоящую перед колоннадой фигуру в фуражке и с небольшой бородкой, — Эдуард Берзин. Создатель треста «Дальстрой». Эта организация была не только системой каторги для жертв репрессий, но и уникальным проектом освоения практически незаселённой территории, климат которой чуть ли не столь же суров, как у нас в экваториальных областях харрандры.

— Интересная мысль, — подумал вслух Анджей, — ставя кому-то памятник, показывать не только его заслуги, но и злодеяния. А то у нас на Земле, если и ставят памятник какому-нибудь Карлу XII или Наполеону, предпочитают замалчивать те жертвы и разрушения, к которым привела их деятельность.

— Ну, то у вас на Земле. Где человек может существовать под открытым небом без плёнки над головой, а растения вырастают сами, без сложных мероприятий по подготовке субстрата. К сожалению, сейчас негде показать этот процесс во всех деталях. Третью очередь Копрата через пару месяцев собираются открывать, а значит, там уже эти процессы закончены. А первую очередь Лабиринта Ночи только позавчера поставили под закачку. Там они ещё не начинались.

— Сегодня с утра у вас самостоятельная программа? — спросил Эрнест Анджея на следующий день.

Анджей кивнул в знак согласия. У него уже была договоренность с учениками профессора Штайера и ему нужно было к одиннадцати попасть в контору геологической экспедиции в Кораде.

В принципе, всё уже обсуждено вчера вечером. Пообщаться с геологами, договориться о визите на нетерраформированную поверхность. А потом Эрнест обещал показать О’Фир, наиболее древний на Марсе лес. Но тут возникли непредвиденные обстоятельства.

— Вы не против, если я в лес возьму с собой Базиля? — спросил Эрнест.

— Конечно, нет, а что произошло?

— Обычно за тем, что малыш делает после школы, приглядывает Труди, Но сегодня она вдруг позвонила уже из колледжа и сказала, что ей зачем-то нужно срочно с ребятами в Гелиум. Это вахтовая станция на Фобосе. В принципе, довольно популярное место для экскурсий, но не могу себе представить, что они там забыли, Конечно, можно попросить кого-нибудь из родителей других школьников Вон у того же Михеля, к которому мы заходили позавчера, Базиль с удовольствием проведёт всю вторую половину дня.

Но раз я всё равно до обеда дома, а потом могу взять его с собой в такое интересное место как О’Фир…

— Вот что меня у вас удивляет, — заметил Анджей, — так это то, насколько много молодежь возится с детьми. Что на Марсе, что в Порт-Шамбала. Когда Мара впервые появилась у Рандью, у неё тут же нашлось о чём поговорить с их двенадцатилетним сыном. Вот у вас в семье — тоже.

— Никогда не замечал за моей Труди особой склонности к возне с малышами. Может быть когда она вырастет и заведёт своих… А пока… Ну вот сейчас опять — усвистела куда-то с ровесниками, а чем будет заниматься младший брат, пусть решает кто-то другой.

Анджей понял, что разговора на эту тему не получится. Слишком разные представления о норме.

Штаб-квартира геологической экспедиции в Кораде, где ученики Штайна назначили ему встречу, показалась Анджею до боли знакомой. То же самое можно было наблюдать у Хоббарта в парижском институте физики Земли, на базе американской антарктической программы в Крайстчерче, в Океанологическом институте в Монако и ещё десятке других мест, куда заносила Анджея его журналистская муза.

Сочетание непрерывных сборов в дорогу с неуловимым ароматом высокой науки.

Для того, чтобы отправиться в харрандру, пусть даже не в составе экспедиции, а в инспекционный облёт на флиттере, потребовалось сдать несколько зачётов — пользование скафандром, техника безопасности в баллистическом перелёте и так далее. Впрочем, для Анджея это всё не было чем-то необычным. Мара его всему этому уже научила. Причём как-то ненавязчиво.

Когда формальности закончились, Анджей встретился на станции с Эрнестом и Базилем и его повели в О’Фир. Немножко раньше, геологи, услышав что он собирается в О’Фир, предлагали себя в экскурсоводы. Такое впечатление, что для жителей Офира, О’Фир был предметом национальной гордости. Каждый в нём бывал, каждый мог что-то там показать и рассказать.

Анджея парк поначалу не впечатлил. Ну обыкновенный еловый лес в умеренно пересеченной местности. Долины ручьев, обрывы, местами обрушившиеся поперек ручья стволы вековых елей. Аккуратно проложенные дорожки, бревенчатые мостики через ручьи, сделанные явно из стволов, срубленных в процессе чистки леса.

Анджей попытался себе представить, что на этом месте полтораста лет назад не было ни ручьев, ни покрова сухой хвои, ни травы, ни деревьев. Только холмы из красноватого песка. Получалось с трудом.

Ещё немножко подумав над этим, Анджей вдруг осознал, что почти любой лес в Европе не сильно старше О’Фира. Ну на сотню лет, ну на две. А до этого войны, потребность в дереве для строительства домов и парусных флотов, топливо и бумага. Практически любой участок леса за последние несколько тысяч лет был не по одному разу вырублен и засажен деревьями заново.

На фоне этой мысли О’Фир смотрелся совершенно по-другому. Окружающие Анджея стволы вековых елей свидетельствовали о том, что людям удалось превратить кусочек мертвой планеты в живой ландшафт. Ничем не хуже того, который окружает большинство землян. Среди полей и перелесков в окрестностях Соацеры это не так ощущалось, на берегах Кандорского озера. Но здесь, в тишине векового леса, среди величественных стволов, это просто физически ощущалось.

Вечером Анджей долго сидел за компьютером, наводя лоск на первый репортаж с Марса, который пора бы было уже отправлять. И где-то в районе полуночи хлопнула входная дверь — из своего Гелиума вернулась Труди.

Анджей встал и, стараясь двигаться потише, вышел в коридор, посмотреть, что бывает на Марсе, если старшеклассница возвращается домой поздно.

В общем-то ничего особенного. Хотя Эрнест, конечно, не спал, дожидаясь дочери.

— И что вас так внезапно понесло в Гелиум?

— Кино снимали.

— Покажешь?

— Ну не сейчас, надо же ещё смонтировать. А вообще надо обязательно будет вам показать, пока Анджей не уехал. Это ведь из вашего разговора про чайные клипперы родилась идея.

Флиттер медленно поднимался над утренним Марсом, повернувшись, как это обычно бывает, к Солнцу днищем. Внизу ярко-синими озёрами сияли плёночные крыши хандрамитов, окружённые широкой полосой чего-то серовато-голубого, которая только в нескольких сотнях километрах от хандрамитов переходила в красноватую пустыню, привычную по астрономическим фильмам и книжкам с детства.