Роберт Энсон Хайнлайн - Чужой в стране чужих

— Ну, разве что в этом случае.

— Хороши. Здесь бы считалось галлюцинацией, если я верно грокнул, что мы слоняемся среди живых после рассоединения. Но на Марсе либо имеет место всепланетная галлюцинация, либо верно более простое объяснение. То, которому меня учили и в которое заставлял меня поверить весь мой опыт. Потому что на Марсе «духи» — наиболее сильная и многочисленная часть населения планеты. Те, кто еще жив, соединенные, рубят дрова и носят воду для Старших. Они их слуги.

Джубал кивнул.

— О'кей. Никогда не буду больше пытаться лицемерно забывать о бритве Оккама. [68] Бритва Оккама — положение философии и логики, которое упрощенно формулируется так: если имеется несколько объяснений одного явления, то наиболее правильное — наиболее простое. Хотя это и противоречит моему опыту, мой ограничен этой планеткой. Провинциален. Хорошо, сынок. Так ты боишься, что они могут разрушить Землю?

Майк покачал головой.

— Не совсем так. Я думаю… но грокаю, только полагаю… что они могут сделать одно из двух: либо разрушить планету, либо попробовать завоевать нас культурно, переделать нас по своему подобию.

— И тебя не тревожит, что они разрушат Землю? Забавный подход!

— Нет. Конечно, они могут сделать это. Видишь ли, по их меркам мы — сборище больных и калек. То, как мы ведем себя друг с другом, то, что мы не можем понять один другого, наша почти полная неспособность взаимного гроканья, наши войны, болезни, голод, жестокость… С их точки зрения мы душевнобольные. Я знаю. Поэтому я думаю, они могут уничтожить нас просто из милосердия. Но это только предположение: я-то не отношусь к Старшим. Но, Джубал, если они решат сделать это, пройдет… — Майк надолго задумался, — минимум пять сотен лет, скорее, даже пять тысяч, прежде чем они что-либо предпримут.

— Долгонько же нам ждать суда.

— Джубал, величайшее различие между двумя расами состоит в том, что марсиане никогда не спешат. Люди же — всегда. Марсиане предпочитают подумать лишнюю сотню-другую лет, чтобы увериться, что грокнули в полноте.

— В таком случае, сынок, стоит ли волноваться? Если через пять-десять столетий люди не смогут договориться со своими соседями, мы-то с тобой чем можем помочь? Хотя я думаю, они договорятся.

— Я тоже так грокаю, но не в полноте. Я говорил, что не это меня тревожит. Меня больше беспокоит второй вариант. Они могут прийти сюда, чтобы попробовать переделать нас. Джубал, они не смогут. Такая попытка убьет нас, причем смерть эта будет мучительна. Это было бы огромной неправильностью.

Джубал помолчал, прежде чем ответить.

— Но, сынок, разве не то же самое пытаешься сделать ты!

Майк поглядел на него с несчастным видом.

— Я с этого начал. Но сейчас я изменил свои намерения. Отец, я знаю, что ты был разочарован, когда я основал Церковь.

— Это твое дело, сынок.

— Да. Я должен грокнуть каждый узел сам… То же самое касается тебя… и любого другого. Ты есть Бог.

— Я не принимаю этой должности.

— Ты не можешь от этого отказаться. Ты есть бог, и я есть Бог, и все, что грокает, есть Бог, и я есть все, чем я когда-либо был, что когда-либо видел, ощущал, испытывал. Я есть все, что я грокнул. Отец, я видел, в каком ужасном состоянии находится эта планета, и я грокнул, хотя и не полно, что я могу изменить ее. То, чему я должен был научить других, невозможно изучить в школах. Я был вынужден облечь это в форму религии, хотя это никакая не религия, и соблазнить рядового человека испробовать это самостоятельно, играя на его элементарном любопытстве. Частично все прошло так, как я задумывал. Учение так же доступно любому, как и мне, выросшему в марсианском гнезде. Наши братья научились (ты видел, ты разделил это) жить в мире и счастье, без слез, без ревности.

Одно это было триумфом. Деление на мужчин и женщин — это величайший дар из всех, что мы имеем. Романтическая физическая любовь может быть присуща только этой планете. Если это так, то Вселенная гораздо беднее, чем могла бы быть… и я смутно грокаю, что мы, кто есть Бог, сохраним это драгоценное открытие и разнесем его дальше. Соединение тел и единение душ, обоюдный восторг, процесс, в котором каждый и дает, и получает… на Марсе нет ничего даже отдаленно похожего, и я в полноте грокаю, что именно это — источник всего, что делает эту планету такой богатой и чудесной. И, Джубал, пока человек — мужчина ли, женщина ли — наслаждается этим сокровищем, купаясь в волнах обоюдного блаженства душ, соединенных так же тесно, как и тела, человек этот так же невинен, как если бы никогда не знал физической близости. Но я грокаю, что зря говорю тебе это: ты знаешь это сам. Твое нежелание довольствоваться чем-то меньшим доказывает это… И, кроме того, я имею прямое свидетельство. Ты грокаешь. Ты всегда грокал, не прибегая к языку. Доун сказала нам, что ты был так же глубоко в ее сознании, как и в теле.

— Леди преувеличивает.

— Для Доун невозможно говорить об этом что-либо, кроме правды. И… прости меня… мы тоже там были. В ее сознании, не в твоем… и ты был там с нами.

Джубал не стал говорить, что те немногие случаи, когда он чувствовал, будто может читать мысли, приходились как раз на такие ситуации… да и то речь, скорее, шла не о мыслях, а об эмоциях. Он просто пожалел (на этот раз без горечи), что невозможно стать на полвека моложе. В этом случае Доун избавилась бы от теперешнего «мисс» перед фамилией, и он рискнул бы на повторную женитьбу, невзирая на старые шрамы. Вчерашняя ночь стоила всех тех лет, что ему предстояло прожить. По сути Майк был прав.

— Продолжайте, сэр.

— Вот чем мог бы быть союз мужчины и женщины. И чем, как я не сразу грокнул, он редко бывает. Вместо этого ему сопутствуют обоюдное безразличие, механически выполняемые действия, насилие и попытки соблазнения — все как в игре, не лучшей, чем рулетка, но менее честной… проституция, безбрачие — добровольное и вынужденное, — страх, чувство вины, ненависть, дети, выросшие в убеждении, что секс — это плохо и стыдно, что это надо прятать, что ни в коем случае нельзя доверять партнеру. Прекрасный и совершенный дар — разделение людей на мужчин и женщин — поставлен с ног на голову, вывернут наизнанку и от этого безнадежно изуродован.

И любое из тех отвратительных явлений, что я перечислил, венчается ревностью. Джубал, я не могу в это поверить. Я так еще и не грокнул «ревность» в полноте, для меня это синоним сумасшествия. Когда я впервые ощутил этот экстаз, моей первой мыслью было, что я должен немедленно поделиться этим со всеми моими водными братьями. С женщинами — непосредственно, с мужчинами — путем более частого деления воды жизни. Намерение попытаться сдержать этот неиссякающий фонтан напугало бы меня, подумай я об этом. Но такая мысль мне даже и в голову не приходила. И как логическое следствие — я не имел ни малейшего желания разделить это чудо с тем, кому я не доверял, кто не был моим водным братом. Джубал, я физически неспособен любить женщину, которая не разделила со мной воду. И так каждый в Гнезде. Психическая импотенция… если души не гармонируют, как гармонируют тела.