Геннадий Гор - Глиняный папуас

Войдя в дом, Дуона облегченно вздохнула.

Рат пристально посмотрел на нее.

— А, это вы? Жена Путешественника? Снимайте свой изоляционный плащ. Вам ничего не угрожает, кроме опасности услышать правду. Я не из тех, кто прячет свои мысли за оболочкой сладких и льстящих слов. Что привело вас сюда? Откуда вы узнали мой адрес? Признаться, я не испытываю радости от вашего визита.

— Я пришла узнать о своем муже.

— Садитесь. И успокойтесь. Вы озябли? Мне стоит нажать кнопку, и буря утихнет. Но я не из тех, кто любит тишину. Вы пришли узнать о своем муже? Но о нем знает та часть моего «я», которая отправилась вместе с ним. Телепатия, к сожалению, не настолько совершенна… И я не могу знать мысли даже своего двойника на таком огромном расстоянии… Может быть, вы голодны? На столе фрукты. Плоды природы, а не искусственного фотосинтеза. Я люблю плоды природы, хотя органики и научились создавать искусственные плоды не хуже…

— Вы действительно ничего не знаете о моем муже?

— И знаю что-то. И не знаю почти ничего. Знание, если его можно назвать знанием, находится где-то посредине между «да» и «нет»… Между утверждением и отрицанием.

— Не играйте словами. Я не для того пришла сюда, чтобы слушать софизмы.

— Вам и не следовало приходить. Я здесь работаю. Но уж раз вы пришли… я буду откровенен с вами не ради вас и тем более не ради вашего отсутствующего супруга. А только ради вашего покойного деда — биоэнергетика Э-Лана, гений которого я ценю. У вас есть с ним небольшое, чисто внешнее сходство. Что-то в глазах… Вы знаете, я не был другом вашего мужа. Наоборот… Но нас, если хотите, сближали разногласия, нас сближала диалектика спора. Мы спорили с ним здесь. Муж ваш отправился в неведомое, но, — глаза Рата смеялись, — но спор наш с ним продолжается…

— Продолжается? — перебила его Дуона. — Вы не оговорились? Но как? Где?

— Если бы я знал — где! Но я не знаю. Идеи вашего покойного деда Э-Лана толкнули меня на создание Собеседника. В Собеседника мне удалось вложить частицу своего живого «я». Собеседник отправился вместе с экспедицией вашего мужа. Но мне не удалось его повторить, хотя осталась схема. По-видимому, вмешалась какая-то неповторимая случайность. Все Собеседники, которых я пытался воспроизвести, оказались неполноценными. Опыт удался только однажды. Мне даже нечем подтвердить, что он удался. Я слишком поторопился. Мне не следовало Собеседника посылать в экспедицию. Но желание продолжить спор было сильнее здравого смысла. Вот уже много лет я пытаюсь воспроизвести опыт, но ничего не получается. У вашего деда это получилось бы. Он один мог мне помочь. Он умел и случайность заставить служить науке. Мне не верят, что я преодолел механизм и создал почти личность. Не верят! А опыт, который нельзя воспроизвести, ничего не стоит…

Рат усмехнулся.

— А вы тоже сомневаетесь?

Дуона покачала головой.

— Не то и не другое. Я думаю только о своем муже. Мне хочется знать, жив ли он. И когда я узнаю, что он жив, я смогу спокойно и внимательно слушать о вашей попытке преодолеть механизм машины…

— Вас, кажется, зовут Дуона? Вы действительно очень похожи на своего деда. Лоб. Улыбка. Разрез Глаз. — Рат прищурился, разглядывая гостью. — Конечно, сходство оболочек. Чисто внешнее сходство. Гений неповторим. Но даже ради этого внешнего сходства… Я сейчас вам покажу его…

— Кого?

— Вашего мужа, — оказал Рат тихо. Дуона побледнела и схватилась рукой за ручку кресла. Может быть, ей послышалось?

— Да, вашего мужа, — повторил тихо Рат. — Но этот миг, который мне удалось остановить, относится к сравнительно давнему времени.

Рат подошел к какому-то странному, незнакомому Дуоне аппарату и, по-видимому, включил его. Что-то непостижимое произошло с комнатой, со всеми вещами и с Дуоной, они как бы сдвинулись с места и переместились в другое измерение.

Теперь перед Дуоной была та часть космического корабля, в которой находилась каюта ее мужа. Дверь каюты открылась, и появились Путешественник и два его спутника: астронавигатор Никгд и биолог Цын.

— Твои доводы, — сказал Цын, — все твои доводы не соответствуют фактам. Да, это жизнь, все-таки жизнь, хотя у нее нет ни формы, ни «памяти». Это жизнь, как бы вырванная из времени и посаженная в вакуум. Я везу кусок этого студня в банке со спиртом…

— Э! Бросьте спорить, — вмешался астронавигатор Никгд. — Наши морские животные не менее студенисты… Поговорим о чем-нибудь более веселом и интересном…Вчера…

— Вчера! — перебил его Путешественник. — Сколько еще будет этих вчера, пока наступит завтра…

— Что ты имеешь в виду?

— То, о чем мечтаю, планету, где живут подобные нам, умеющие чувствовать и мыслить…

Глаза Путешественника смотрели грустно и устало.

И снова Дуона почувствовала сдвиг, перемещение пространства и времени.

На месте космического корабля снова была комната Рата.

— Вот и все, что я мог сделать, — сказал Рат. — Теперь я должен с вами расстаться. Я уделил вам три дня.

— Три минуты, — поправила Дуона.

— Три дня. Вы забыли о законах теории относительности времени. На космическом корабле время течет иначе, чем у нас.

Дуона вспомнила о своих друзьях, оставшихся у перевала. Неужели прошли три дня?

— Да, три дня, — повторил Рат. — И не расспрашивайте меня об остальном. Мне еще задолго до вашего прощания с мужем удалось создать этот аппарат… Но я его совершенствую. Пока он еще меня не удовлетворяет. Я показал вам все, что удалось перенести оттуда сюда… Не расспрашивайте. И будьте мне благодарны, я потерял из-за вас столько времени. Я это сделал из уважения к Э-Лану, покойному вашему деду… Теперь разрешите проводить вас. Не беспокойтесь. Гроза давно прошла. Будьте благодарны мне, что я вернул небольшой отрезок бытия вашего мужа.

— Я вам благодарна, — сказала Дуона. Она простилась с Ратом. На небе не было ни одного облака.

Тропа вела к той поляне у перевала, где должны были ждать ее друзья.

Бородин просматривал статью аспиранта. «Сможет ли машина думать? — читал он. — Нет, не сможет. Почему не сможет? Да потому, что все, что делает машина, материально, вещественно. А мысль не материальна. Она относится к психическим явлениям».

Бородин подчеркивает эту фразу синим карандашом и пишет на полях рукописи:

«Мысль правильная. Но не слишком ли категорично и сухо она звучит? Это не похоже на вас, дорогой Радик. И ваша правота на этот раз не радует меня».

Бородин усмехается. Он недоволен своей припиской. Надо бы написать строже, требовательнее, без всяких сантиментов. Но уж раз написано, пусть останется. Радик не из тех, кто может зазнаться. Бородин называет аспиранта Богатырева — Богатыревым только когда сердится. Обычно он называет его Радиком.