Андрей Валентинов - Нуар

— Сомлела, — сержант с пшеничными усами негромко прокашлялся. — Странная мадемуазель, словно и не в себе. Паспорт американский, правильный, а визы нет. Мы ей кофе предложили, но мадемуазель отказалась.

Я не слушал. Не слышал. Хотелось закрыть глаза, шагнуть в спасительную тьму.

Прюдом взглянул нерешительно:

— Рич! Ты сам? Или лучше мне?

Не дождавшись ответа, провел ладонью по усам. Приосанился, шагнул к столу:

— Добрый вечер, дорогая мадемуазель Анади! Позвольте от имени французской колониальной администрации приветствовать вас в нашей славной Эль-Джадире!

— Меня зовут Адель Натали Дассин, — негромко проговорила она, не открывая глаз. — Я — гражданка США, прошу сообщить обо мне американскому консулу.

Даниэль обернулся, поманил, но я не сдвинулся с места. Комиссар поставил ближе стул, присел.

— Мадемуазель Анади… Простите, мисс Дассин. Здесь ваш знакомый, Ричард Грай, я его позвал. Да! Анади, я привел дядю Рича!

Девушка открыла глаза, ударила злым взглядом.

— Зачем? Я не хочу его видеть. Не хочу!..

В последний миг Прюдом успел отскочить — вместе со стулом. Стол я отодвинул сам.

— А тебя никто об этом не спрашивает!

Схватил за плечи, рывком поднял, встряхнул от души.

…Господи! Да она выше меня ростом!..

— Как ты оказалась на этом чертовом корабле? Как? Говори, а то я из тебя душу вытрясу! Говори!..

& не стала вырываться. Взглянула прямо в глаза, оскалилась.

— Какое тебе дело, Рич? Ты мне не сторож, а я для тебя — даже не дырка между ebljami. Надеюсь, когда ты умирал, тебе было так же больно, как и мне!

— Стойте! Стойте!..

Даниэль, каким-то чудом сумев оказаться между нами, толкнул меня в грудь, ударил кулаком о стол.

— Чтоб я такого больше не слышал! Ведите себя прилично, а то всех за решетку отправлю! Да!.. Мсье Грай, извольте вежливо поздороваться с нашей гостьей!..

Я поглядел на смешного усатого коротышку, подивился нелепости происходящего и вдруг понял, что серо-черный мир дает нам еще один шанс. Пусть призрачный, как и всё прочее в этой непредсказуемой Вселенной.

В мире Нуара нет места «хэппи энду». Но я не торопился увидеть последний кадр.

— Здравствуй, Адель. Ты выросла.

Она покорно кивнула, всхлипнула.

— Здравствуй, дядя Рич. А ты все такой же.

— Мне коньяк, — велел я бармену. — Девушке что-нибудь безалкогольное. Только не надо льда, холодно.

В этом заведении я еще не бывал. Похоже, открылись совсем недавно, все новенькое, словно только что отчеканенный «никель». Народу, несмотря на поздний час, немного, зато имелось большое черное пианино — и такой же большой негр при нем, тоже черный. Афроамериканец, скучая, лениво извлекал из-под клавиш нечто, весьма отдаленно напоминающее блюз.

Я кивнул &, уже успевшей устроиться за столиком, и подошел к музыканту. Тот поспешил одарить меня белозубой улыбкой на все тридцать два.

— Что желает послушать, мсье?

Акцент был чудовищный, равно как и звуки, издаваемые инструментом. Но выбирать было не из чего.

— Play it again, Sam! [60] Сыграй это снова, Сэм! (англ.)

— О, ca-a-p! — охотно откликнулся он, переходя на столь же чудовищный американский. — Если бы все, кто называет меня Сэмом, платили хотя бы по пять франков, са-а-ар! А еще лучше — долларов…

Я положил «десятку» прямо на клавиши. Негр расцвел, словно черная роза Техаса.

— Если я — Сэм, то са-а-ар наверняка желает послушать «As Time Goes Ву». Все, я вам скажу, прямо-таки помешались на этой «Касабланке».

— Угадали, — кивнул я. — Но не тот огрызок, что поют в фильме. Знаете полный вариант? Его исполнял Фрэнсис Уильямс в спектакле «Добро пожаловать».

Массивная черная челюсть отвисла, но негр с невиданной ловкостью успел ее подхватить.

— Са-а-ар! Вот уже не думал, что в этих диких краях кто-то слыхал о нашем бродвейском шоу! Это же когда было, аж пятнадцать лет назад, са-а-ар. Для такого знатока, как вы, я бы сыграл и за доллар!..

Я подмигнул афроамериканцу и отправился за столик. Прозвучали знакомые аккорды. Музыкант, обладая невиданной чуткостью, запел именно в тот миг, когда я вручил & позаимствованный у бармена цветок — местную кустовую розу.

— Твоей галантности хватит ненадолго, дядя Рич, — уверенно заявила &, кладя розу на скатерть. — Я не против, можешь орать на меня и дальше. Только никогда не говори о Прошлом. Его уже нет — ни у тебя, ни у меня.

— Что-то больно мудрено, — чуть подумав, рассудил я. — Но пусть будет по-твоему.

— Через год мне будет восемнадцать, — немного помолчав, добавила та, которой я не смог выстрелить в затылок. — Я ни на что не намекаю, Рич. Могу уехать хоть завтра, могу остаться здесь, могу вернуться на «Текору». Я лишь хочу твердо знать, что живу с тобой в одном мире. Только сейчас я поняла, как это важно. Не отвечай! Ты все равно не скажешь ничего умного.

Она была права, и я промолчал. А песня все не кончалась.

На мертвеце была черная эсэсовская форма. Не та, что носилась в «реале», а бутафорская, из старых фильмов «про войну». Рукава закатаны, на желтых костях — обрывки истлевшей кожи, лицо-череп, неровные прореженные зубы. Зато мундир новенький, только что из костюмерной. Кобура на поясе, вычищенные до зеркального блеска сапоги.

— Oberleutnant? [61] Старший лейтенант (нем.). — череп весело скалился. — Вы уже здесь? Это есть хорошо! Гут! Можете считать себя mobilisiert [62] Мобилизованным (нем.). с этот конкретный Zeit! [63] Времени (нем.).

— Пошел к черту, нацистский ублюдок! — отрубил Николай Александрович Гриневич 1957 года рождения, в иной же реальности — Родион Гравицкий, Ричард Грай или просто Рич.

Мертвец захохотал, взявшись за бока.

— Уже! Мы с вами Gewinn… Прибывайт на место. Verstehen Sie mich? Понимайт? Ха-ха! И теперь ваш долг, Oberleutnant, служить доблестный немецкий Райх!

Ряженое чучело выглядело настолько нелепо, что тот, кто стоял перед лицом Смерти, попытался улыбнуться. Тоже мне, «матка, курка, яйка»! А еще говорили: Ад!..