Чайна Мьевиль - Город и город

В три часа ночи я, пьяный и очень бодрый, смотрел на улицы Бещеля, более того — на зону штриховки. Слышал собачий лай, а раз или два донёсся вой какого-то костлявого, пресмыкающегося уличного волка. По всему столу разложены были бумаги — обе стороны ещё не оконченного спора, как будто он имел место, этот спор. Лицо Фуланы-Марьи, равно как незаконные заметки «дерьмо/дерьмо/дерьмо», покрывали кольца, оставленные основанием рюмки.

Бессонница для меня не редкость. Сариска и Бищайя привыкли, сонно переходя из спальни в ванную, обнаруживать меня за кухонным столом, где я читал и изжёвывал слишком много резинки (я не хотел снова начинать курить). Или смотрел на ночной город и на другой город, конечно же, не-видя его, но озарённый его светом.

Как-то раз Сариска подняла меня на смех. «Посмотри на себя, — сказала она, причём не без любви в голосе. — Сидишь тут, как сова. Меланхоличная горгулья. Приторный чудик. Знаешь ли, только оттого, что сейчас ночь, никакого внутреннего видения у тебя не появится. Хотя бы потому, что в некоторых домах горит свет». Но особо дразнить меня именно тогда она не собиралась, а мне требовалось всё внутреннее видение, которого я мог достичь, даже ложное, так что я продолжил смотреть в окно.

Над облаками летели самолёты. Шпили собора освещались стеклянными небоскрёбами. Изогнутая и украшенная полумесяцами неоновая архитектура по ту сторону границы. Я попробовал подключиться к сети, чтобы кое-что посмотреть, но возможность соединения была только по коммутируемой линии, а это так нудно, что я оставил попытки.

«Подробности позже». Кажется, я действительно сказал это вслух. Я сделал ещё несколько записей. В конце концов я позвонил по прямой линии на работу Корви.

— Лизбьет. Я вот что подумал.

Инстинкт, как всегда, когда я лгу, побуждал меня говорить слишком много и слишком быстро. Я заставил себя говорить как бы нехотя. Ведь она была далеко не глупа.

— Уже поздно. Я оставляю вам это сообщение просто потому, что завтра, вероятно, не появлюсь в офисе. Мы ничуть не продвинулись с уличным избиением, так что, вполне очевидно, это не то, что мы думали, — кто-нибудь уже узнал бы её. Мы развесили её фотографии во всех участках, если это уличная девица вне своего обычного участка, то нам, возможно, повезёт. Но я, пока эта версия разрабатывается, хотел бы тем временем проверить ещё пару направлений.

— Я вот думаю, — продолжил я. — Раз она не в своём районе, то ситуация странная, мы не можем получить никакого сигнала. Я разговаривал с одним знакомым из группы борьбы с диссидентами, и он рассказал, насколько скрытны те, за кем он наблюдает. Это всё нацисты, красные, унифы и так далее. В общем, это заставило меня задуматься о том, что за люди скрывают свою личность, и, пока у нас есть время, мне хотелось бы немного поискать в этом направлении. Я имею в виду — погодите, я просто просматриваю кое-какие записи… Что ж, начать можно было бы и с унифов. Поговорите с кем-нибудь из отдела Кука. Посмотрите, нельзя ли выяснить там что-то об адресах, филиалах — я в этом плохо разбираюсь. Спросите, как связаться с офисом Шенвоя. Скажете ему, что работаете со мной. Обойдите, кого сможете, покажите им фотографии, посмотрите, не узнает ли кто её. Нет нужды говорить, что они будут вести себя с вами странно — им совсем не надо, чтобы вы к ним являлись. Но посмотрите, что там удастся сделать. Держитесь на связи, я буду на мобильном. Повторяю, в офисе завтра не появлюсь. Ладно. Завтра поговорим. Ну, пока.

«Экий ужас». По-моему, это я тоже сказал вслух.

Покончив с этим, я набрал номер Таскин Керуш из нашей администрации. Я постарался записать её прямой телефон, когда она помогала мне справиться с бюрократическими препонами, возникшими три или четыре дела назад. Поддерживал с ней связь. Со своей работой она справлялась отлично.

— Таскин, это Тьядор Борлу. Не могли бы вы позвонить мне на мобильный, завтра или когда будет возможность, и дать знать, что мне пришлось бы предпринять, если бы понадобилось передать какое-то дело Комитету по надзору? Если бы я захотел спихнуть какое-то дело в Брешь. Гипотетически. — Я сморщился и рассмеялся. — Никому об этом ни слова, хорошо? Спасибо, Таск. Просто дайте мне знать, что нужно делать и нет ли у вас каких-то инсайдерских предложений — вы ведь знаете там все входы и выходы. Спасибо.

Вопросов о том, что говорил мне мой ужасный информатор, было не много. Фразы я скопировал и подчеркнул.

один и тот же язык

признавать полномочия — нет

обе стороны города

Это объясняло, почему он мне позвонил, почему преступление, состоявшее в том, что именно он видел, или же в том, что он вообще это видел, не удержало его, как произошло бы с большинством. В основном он поступил так из-за боязни того, что подразумевала для него смерть Марьи-Фуланы. Сказанное им означало, что его соучастники по заговору в Бещеле с огромной вероятностью могли видеть Марью и что сама она не признавала границ. И если какая-нибудь группа смутьянов в Бещеле замешана в этом конкретном виде преступления и в нарушении табу, то это как раз мой информатор и его товарищи. Они явно были унификационистами.

Сариска насмехалась надо мной у меня в воображении, когда я опять уставился на освещённый ночной город, причём на этот раз я смотрел и видел его соседа. Это было незаконно, но я это делал. Кто же не поступает так время от времени? Там были газовые комнаты, видеть которые мне не полагалось — аэростаты, с которых свисали рекламные плакаты, прикреплённые к металлическим рамам. По крайней мере один прохожий на улице — я мог судить по покрою одежды, цветам, походке — находился не в Бещеле, но я всё равно за ним наблюдал.

Я повернулся к железнодорожным путям в нескольких метрах от моего окна и стал ждать, когда прибудет поздний поезд — знал, что в конце концов это случится. Заглянул в его проносящиеся освещённые окна и в глаза некоторым пассажирам, очень немногие из которых даже бросили на меня ответный взгляд и испугались. Но они быстро исчезли над соединёнными рядами крыш: это преступление было кратким и случилось не по их воле. Они, вероятно, недолго чувствовали за собой вину. Вероятно, и не запомнили этого взгляда. Мне всегда хотелось жить там, где можно смотреть на иностранные поезда.

Если кто не знает, иллитанский и бещельский языки звучат очень по-разному. Их письменность, разумеется, основана на разных алфавитах. У бещельского и алфавит бещельский: тридцать четыре буквы, слева направо, все звуки передаются фонетически чётко, согласные, гласные и полугласные украшены диакритическими значками — часто можно услышать, что он похож на кириллицу, хотя такое сравнение раздражает гражданина Бещеля, правдиво оно или нет. Для иллитанского письма используется латиница. С недавних пор.