Л. ВОРОНКОВА - БЕСПОКОЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК

На столе лежал большой лист бумаги. Краски, вырезанные картинки, цветные карандаши, исписанные листочки. Настя окинула все это взглядом и сразу поняла: готовят первомайскую стенную газету.

Все глаза поднялись на вошедших. Катерина, увидев Настю, тепло улыбнулась. Но тут же обернулась к Ване Бычкову:

– Ты что же это, добрый молодец? Наобещал всего – и нарисовать и написать, – а самого и след простыл!

– Почему простыл? – возразил Ваня. – Пришел же вот.

– А как же там без него кадриль обойдется? – сказал Саша. – Невозможное дело!

– Сапоги-то давно чинил? – осведомился Володя.

Все засмеялись.

– Ну вот, начали щипать! – стараясь рассердиться, ответил Ваня. – Тут дело важное надо решить. Человек помощи требует, а они – кадриль, сапоги!..

Все тревожно переглянулись: какой человек? Какой помощи? А когда разобрались, в чем дело, то единогласно и горячо решили поддержать Настю.

– Дед Антон хороший человек, а вот не понимает, что кадры нужно готовить! Вот я пойду и ему все это скажу! – заявил Ваня.

– Чем тут кричать, надо было с самого начала с делом Антоном договориться, – сказал Саша, – а то кричишь, бросаешься… Ну что ты за вожатый? Что за пример для ребят?

– Ветру в голове много, – вздохнула Катерина, – чердак слишком продувает.

– А дед Антон и Ваню тоже не послушает, – подала голос Настя. – Он скажет: «Прежде то, что нужно…»

– А вот мы думаем, что это тоже нужно, – ответил ей Саша. – Не потому поедешь, что нам этого хочется, а потому, что нам это нужно.

– А я с Ваней сама к деду Антону пойду, – сказала Катерина, – мы ему объясним, он и согласится. «Эх, – скажет, – голова, а что ж с самого начала не объяснили!» Ведь он у нас какой? Ведь он у нас золотой, дедушка-то Антон!

Все вышло так, как сказала Катерина. Дед Антон выслушал Ванины доводы, почесал подбородок и, глядя на Ваню голубыми глазами из-под косматых бровей, сказал:

– Ну что ж, раз нужно, значит нужно. А ты бы, голова, сразу так-то рассказал! Ну что ж, поедем попозже, да и дел сейчас, с весной, прямо гора встает: и пастбища, и выгоны, и сев на корма… Вряд ли управиться…

Пока дед Антон управлялся с делами да пока Настя сдавала экзамены, зеленым облачком оделся чернолесок, закачались на солнечных бугорках желтые баранчики, загустела в кустах молодая травка.

Скотина уже давно покинула свои стойла и душные закутки. И маленькие телята увидели наконец веселый простор лугов.

Перед отъездом в Кострому Настя прибежала к Катерине проститься.

– Катерина, – сказала Настя, пытливо заглядывая ей в глаза, – а почему ты с бабушкой поссорилась? Она, по-твоему, злая?

– Что ты! – усмехнулась Катерина. – Она вовсе не злая.

– Конечно, не злая! – обрадовалась Настя. – Это так только говорят! Она у нас умная очень! И… мне ее жалко…

Катерина провела рукой по ее мягким темным волосам.

– Ничего! Мне ее тоже жалко, – сказала Катерина.

– И тебе жалко? – удивилась Настя. – А почему?

Но Катерина не ответила на вопрос.

– Смотри, как березки нарядились, – сказала она, – все-то в сережках разубраны!

– Мы эти сережки летом на семена собираем, – сказала Настя.

И обе, подняв лица, загляделись на молодую, нежную зелень берез, склонившихся над крыльцом дозоровской избы…

Домой Настя побежала прямо через усадьбы.

Ей почему-то стало жалко бабушку, захотелось приласкаться к ней, утешить ее. Настя и сама не понимала: ну почему жалко? На совещании тогда все были за нее, бабушка попрежнему хозяйка в своем телятнике… Ну почему?..

Настя не могла бы сказать, почему. Все хорошо у бабушки. Телята пока здоровы, Золотая Рыбка поправилась, народ бабушку уважает. И все-таки горячее чувство жалости гнало ее сейчас к бабушке, словно сердце знало, за что ее надо жалеть и за что ее жалеет даже Катерина…

Облисполкомовский «газик» выбрался из нешироких, кое-где поросших травкой и мощенных булыжником улиц Костромы.

Настя, сидя рядом с дедом Антоном и держась за его рукав, жадными глазами разглядывала улицы, по которым проезжали. И все время дергала деда:

– Дедушка Антон, а это что? А это какой дом? А это какая фабрика?

Дед Антон и сам не знал, что это за странное здание, круглое, обнесенное колоннами. Вместо него отвечал Насте шофер:

– Это наши торговые ряды. Там все наши магазины. – Указывая на большие фабричные корпуса, он объяснял: – А это – текстильный комбинат имени Ленина, самый большой комбинат. Льняные полотна ткут… А там, подальше, – комбинат Зворыкина, инженер Зворыкин строил. Там оборудование новое и цеха светлые. Хороший комбинат при советской власти отстроили! Тоже льняные полотна ткут: простыни с каймами, полотенца…

– Вот бы посмотреть! – каждый раз обращалась Настя к деду Антону. – А, дедушка? Уж очень интересно, как на станках ткут!

– Да мало ли интересного на свете! – возражал дед Антон. – Все не пересмотришь.

Но расступились улицы, и новое зрелище встало перед глазами. Слева темнела Волга, отражая серые облака. Прямо, преграждая путь, медленно шли к Волге спокойные воды реки Костромы. А на том берегу Костромы, на зеленом пригорке, стоял и гляделся в тихую воду старинный Ипатьевский монастырь. Башни, башенки, звонницы и позолоченные чешуйчатые купола – все чисто и отчетливо повторялось в реке, вместе с зеленью травы, с жемчужно-серыми клубами облаков и нежнейшей голубизной проглянувшего сквозь облака неба.

– Отсюда Кострома начиналась, – сказал шофер, кивнув в сторону монастыря. – В музее интересно про это рассказывают…

– А как? А что рассказывают? – тотчас пристала Настя.

– Да вот говорят, было дело так, – начал шофер. – Бежал из Золотой орды татарин Чет – проштрафился там что-то – и явился к московскому князю Ивану Калите:

«Великий князь, мне видение было. Заснул я на берегу Костромы, и явилась мне богородица да говорит: «Здесь построй храм святому Ипатию». Так разреши ты мне креститься и построить храм на том месте».

Князь Иван Калита все понял: потому хитрому татарину богородица приснилась, что место здесь выгодное – Кострома впадает в Волгу, торговый путь. Татарин поставит монастырь на пути, да и будет брать поборы с купцов. Но и так прикинул: пойдут с этой стороны какие враги – монастырская крепость хоть и невелика, а все-таки застава, все-таки отпор даст.

Вот и построил татарин монастырь, а сам крестился и назвался Захарием. И монастырь тот тогда маленький был, деревянный, а кругом крепкий забор. Так и прирос здесь этот монастырь, разбогател. Монахи с народа драли денежки за все. За рыбу, которую в Костроме ловят, им плати. За проезд по Костроме к Волге – плати. За ночлег в монастыре – плати… Много земель потом забрали себе монахи, всю округу откупили. Мужиков окрестных оставили и без земли и без хлеба. Крепостные стены возвели вокруг монастыря, чтобы свои богатства охранять. Тут, за этими стенами, от поляков Михаил Романов укрывался и отсюда в Москву на царство пошел…