Дэн Уеллс - Фрагменты

В реке Кира и ее спутники потеряли б о льшую часть снаряжения: винтовку Сэмма, рацию Афы и почти весь запас еды. Афа сумел удержать свой рюкзак, но документы в нем промокли и стали бесполезны: бумага рвалась на кусочки, а чернила безнадежно расплылись. Экран Афы, к счастью, переправу пережил, но «Токамин», от которого устройство питалось, унесло водой.

Кира понимала, что это, вероятно, была самая серьезная потеря, однако больше всего ее расстроило не это. Конь Херон, Даг, при столкновении сломал обе передние ноги. Он выжил, но мог лишь кричать от боли и страха, отчаянно дыша и извергая ртом пену. Сэмм пулей прекратил его страдания.

Они продолжили двигаться вперед, как только восстановили силы. Сэмм, Херон и Кира по очереди ехали на Бадди и Бобо, а Афу, по-прежнему раненного и бредящего, пришлось привязать к седлу Одджоба, чтобы он не падал. Кира была убеждена, что в рану на ноге Афы проникла инфекция, поэтому они обыскивали каждую аптеку, которую встречали на своем пути, надеясь восстановить запас утраченных медикаментов.

По мере путешествия Кира удивлялась своей способности держаться наравне с остальными: ей удавалось не только поспевать за лошадьми, но и соответствовать их выносливости. Она всегда считала себя сильной, но списывала это на то, что ей тяжело приходилось в жизни: чтобы что-то получить, она была вынуждена работать, и благодаря этому находилась в хорошей физической форме. Однако теперь она поняла, что дело было не только в этом.

Она шла с Партиалами нога в ногу милю за милей. Это было преимуществом, но оно тревожило Киру. Еще одно доказательство, что глубоко внутри она не являлась человеком.

Несколько миль вдоль реки они двигались на север, пока не достигли тридцать четвертого шоссе, по которому направились на запад. Местность здесь была такой же, как и на восточном берегу реки: далеко, насколько мог видеть глаз, раскинулись равнинные прерии. Кое-где были заметны группки деревьев или темные полосы кустарника, отмечавшие овраги, рвы или старые фермы.

Кира сочла окрестности красивыми, особенно когда солнце начало садиться и все вокруг — и земля, и небо — окрасилось в яркие красные, желтые и оранжевые тона. Она посмотрела на Сэмма — красота природы была слишком велика, чтобы не разделить ее с кем-то, — однако глаза Партиала смотрели мрачно, а лицо казалось угрюмым. Кира приблизилась к Сэмму и кивком привлекла его внимание.

— В чем дело?

— Что? Ни в чем.

— Сэмм.

Он посмотрел на нее, а затем на сияющий закат.

— Просто... все это.

Кира проследила за его взглядом.

— Это прекрасно.

— Да, — согласился Сэмм. — Но также... Я размещался здесь или, может, просто путешествовал через эти земли во время революции. Здесь было... — Он снова замолчал, будто воспоминание принесло ему боль. — Ты же знаешь, дома, на востоке, все разрушено или рушится, а здания лежат в руинах или заросли кудзу и сорняками, и все выглядит таким... старым? Каждую минуту наших жизней мы окружены свидетельством того, что сделали, что уничтожили. Но здесь... — Он снова помедлил. — Оглянись вокруг. На много миль нет ни одного дома, лишь гладкая дорога, которая до сих пор неплохо сохранилась. Как будто войны и не было.

— Значит, ты грустишь по напоминаниям о разрушениях? — спросила Кира.

— Не совсем, — ответил Сэмм. — Просто... я всегда думал, от того, что мы — оба наши вида — натворили, миру стало хуже, но здесь мне кажется, будто миру вообще все равно, кто мы есть такие. Или кем мы были. Мы пришли и ушли, а жизнь продолжается, и земля, которая была здесь до нас, останется и после того, как мы все умрем и будем забыты. Птицы будут по-прежнему летать. Дождь по-прежнему лить. Конец не наступил, мир просто... начался с нуля.

Кира молчала, обдумывая его слова. Они казались в чем-то столь чистыми, столь неожиданными от того Сэмма, которого знала Кира. Он был солдатом, воином, твердой стеной, однако сейчас ей открылась и более мягкая, почти лирическая, его сторона, которую Кира никогда раньше не замечала.

Продолжая движение, она смерила его долгим взглядом. Он выглядел на восемнадцать, как и все Партиалы-пехотинцы, но прожил уже девятнадцать лет. Ему было восемнадцать уже в течении девятнадцати лет. Но жизнь он начал, как восемнадцатилетний, получается, ему. . тридцать семь?

Эти мысли совершенно запутали Киру. Она пыталась понять, каков его внутренний возраст.

Как он думает о себе и как — о ней.

«И снова эти догадки, — мысленно прорычала Кира, тряся головой, будто могла избавиться от раздумий так же легко, как от воды, капающей с волос. — Что обо мне думает Сэмм? Что я думаю о Сэмме?»

Она сказала себе, что это не имеет значения, что у них есть более важные причины для беспокойства, но ее сердце, судя по всему, не обратило на это внимания. Она сказала себе, что нет смысла пытаться разобраться в их отношениях, потому что она даже не знает, какими хочет их видеть, и поэтому не представляет, от чего отталкиваться или на чем основываться. Ее сердце проигнорировало все эти доводы.

Ее разум яростно работал сам по себе, размышляя о том, кто такой Сэмм, что он такое, откуда он, чего он хочет и какое отношении к этому имеет Кира, девчонка, которая постоянно подвергает опасности его жизнь. Он говорил о том, что мир обновил себя, а Кира могла лишь надеяться быть в этом мире вместе с ним. Такой же разговор часто бывал у нее с Маркусом, и каждый раз ей чего-то не доставало. Но с Сэммом...

«Нет. Я здесь не для этого. Моя задача в другом. Думать о будущем с Сэммом — бессмысленная трата сил, когда он все равно через год умрет из-за партиалского «срока годности».

Найди ответы. Реши задачу. Ты не будешь жить, если не добьешься той жизни, которая будет достойна того, чтобы ее прожили».

Кира ехала вперед и смотрела, как садится солнце, как красное небо становится розовым, затем синим, а потом приобретает самые богатые оттенки фиолетового, которые она только видела.

Она смотрела, как появляются звезды и начинает казаться, будто их свет заливает всю прерию.

Они разбили лагерь в открытом поле и поджарили кроликов, которых Херон поймала с помощью силков. Кира закрыла глаза и притворилась, будто конец света никогда не наступал, будто это только начало, а когда она проснется утром, весь мир будет таким, как это место — исцеленным и единым, нетронутым человеческим вмешательством, или восстанием Партиалов, или любым другим признаком цивилизации. Она заснула, и ей приснилась темнота.

На следующий день они увидели первое отравленное дерево.

Ветер переменился. Вместо сильных восточных потоков Великих Озер постепенно, усиливаясь с каждой оставленной позади милей, стали дуть южные ветра Мексиканского залива.