Татьяна Харитонова - Цена одиночества

— В сплетении нервных волокон есть узел — таинственный и незримый, в нём всё наше духовное. Истерзанной душе тоже нужно переливание крови, а скорее, вливание, подпитка — кровь Христа. Это и есть причастие. А вы забыли о нем, вернее, вас заставили забыть.

— Зачем?

— Такими, с иссохшими душами человеками, проще управлять. Они теряют понятие добра и зла, размазывают тонким слоем правду, сомневаясь в ней постоянно.

— Если держаться за прошлое, никуда не дойдешь.

— А куда идёте? Камо грядеши?

— Ну, в будущее, наверное.

— В будущее… А ты?

— Я не знаю.

— Как же? Как дойдешь, если не знаешь?

Лера задумалась. Слова дедушки были простыми и ясными.

— Ты поспи, вот на лавке этой приляг. А я с тобой рядышком посижу.

Стало тихо и спокойно, как когда-то в детстве. Она прилегла. Дедушка подложил ей под голову шерстяную кофту, свёрнутую валиком.

— Спи. — Перекрестил ее, погладил. А губы беззвучно зашептали молитву:

— Господи, спаси и помилуй.

Стало тихо, только надоедливая муха билась в стекло.

***

Марк выглянул в окно. Лера вышла из дома и о чём-то переговаривалась с Петрухой. Так, кажется, звали парня в будёновке. Он пошли, Лера чуть впереди. Позади шёл ещё один, с винтовкой наперевес. Маленькая хрупкая, в тапочках, которые чуть не сваливались с её ног. Волна нежности захлестнула. Впервые он ощутил совсем неизведанное, новое чувство. Желание не обладать, а оберегать, держать на ладони, прикрывать от всех ветров. Марк задумался. Надо было что-то делать. А что — он не представлял. Реальность поставила новую задачу. А как её решать? Ясно было только одно. Сидеть на месте, шагать по пустыне, жевать бутерброды в ожидании он больше не мог. Лера своим появлением запустила некий механизм в его одиночестве. Механизм действия. Стало ясно — он должен идти следом. И по ходу разобраться, что делать дальше. Из сбивчивых Лериных фраз он понял, что дедушка, тот самый, чья Библия хранилась в доме, прячет у себя церковные ценности. Их и нужно было экспроприировать — слово, какое жуткое. Просто варварски отнять под маской милосердия и помощи голодающим. Так. Что в такой ситуации можно сделать? Да и где шанс, что он в этой проклятой пустыне выйдет в село, где теперь Лера — потёр лоб. — Следы? Конечно. На песке следы. Он пойдет следом. Посмотрел на свои джинсы, футболку. — Нет. Не годится. Открыл шкаф. На плечиках висел костюм, коричневый, шерстяной. Пиджак с широкими, подбитыми ватином, плечами, брюки. Примерил — костюм сел, как влитой, только брюки немного коротковаты. Обувь, не босиком же? В костюме и босиком. Кажется, в сенях видел сапоги. Сгодится. Смешно, но, наверное, это и к лучшему. Он совершенно не представлял свою роль в предстоящем действии. Решил — будь, как будет. В сенях нашёл сапоги, всунул ноги — потянет. От крыльца действительно уходили следы. И Марк двинулся по ним, как охотник. Пустыня благодаря этим следам ожила, горизонт приблизился. Три пары следов на песке, словно прочертили дорогу между его прошлым и будущим. Хотелось пить. Он привычно представил стакан воды на песке — попил. И вдруг — мысль. Представить документ, важный, вселяющий уважение, а еще лучше — страх. Паспорт, или как там было? Мандат. Мандат уполномоченного, представителя власти, комиссара. Плохо, почти ничего не знал о них. Помнил по картинкам из старых фильмов людей с горящим взглядом и его величеством «товарищем маузером». Коня бы. С конем — никак. Живая тварь. Придется появиться в селе так. Чем больше таинственности и силы во взгляде — тем больше они будут подчиняться. Вид, правда, совсем не соответствует. Волосы отросли. Если собрать — больше похож на монаха. Придется остричь.

Вернулся в дом. Возле зеркала, висящего, на стене остриг волосы. Костюм повесил на место. Он не годился. На этажерке лежал альбом. Открыл наугад. Ого! На него смотрел матрос. В уголке — виньетка с надписью — Привет из Севастополя! На обратной стороне четким почерком — Софье от Андрея. Июль 1926. То, что надо. Отложил фотографию. Сосредоточился. Представил тельняшку, бушлат, бескозырку, брюки-клеш, хромовые сапоги. Быстро переоделся. В зеркале отразился бравый матрос — революционер. Чего не хватает? Должен быть кортик. Хотя нет. Кортик только у офицерского состава. Пистолет. Настоящий, не пластмассовый, как у Леры. — Улыбнулся, представив Леру с игрушечным пистолетиком и напуганного пришельца. Представил свое оружие. Холодный металл рукоятки приятно коснулся руки. Стало спокойно. Почувствовал силу и уверенность. Всё получится. За ним сила. Он знает будущее. Он знает, к чему приведет борьба за мнимую справедливость, политая кровью собственных братьев. Он знает, чем обернётся война против храмов, против православия. Он знает, к чему приведет уничтожение своего генетического кода, столетиями выстроенного молитвами святых угодников Божиих. Народ медленно, но верно, превратится в электорат, отечество в страну, учитель в мучителя, врач во рвача. Вековые традиции будут осмеяны и заменены шоубизнесом. И никто не задумается, что же на самом деле происходит…

Лера открыла глаза и увидела дедушку, склонившегося у стола.

— И Серафимы будут воспевать: «Свят, свят Господь Саваоф!»

— Серафимы? — посмотрела удивлённо, стараясь припомнить, что же с ней происходит.

— Ангелы. Бесплотные существа. Мы их не видим и не слышим. Диапазон наш узок. Господь сотворил их до нас. А потом — по образу и подобию своему сотворил человека. Поспала чуть-чуть?

— Да, кажется. Холодно.

Дедушка развернул кофту, лежащую в изголовье, подал.

— Надень. Есть хочешь?

— Немножко. Терпимо. — Лера смахнула непослушную прядь волос. — Ты скажи, дедушка. По образу и подобию? То есть, мы подобны Богу? Внешне?

— Нет. Мы подобны Богу возможностью творить. Этого нет ни у кого из сущих на земле. И у ангелов в том числе.

— А муравьи, а пчелы? А птицы? Они творят свои жилища, мёд, в конце концов.

— Это творчество запрограммированное. Его и творчеством не назовёшь. Это программа Божья. Оттого плоды его так прекрасны. Муравейник по своей структуре безукоризненно удобен и выверен геометрически. Всё для жизни в нём есть.

— Огромный многоэтажный дом. Система проветривания, мусоросборники, зернохранилище, ясли для малышей, царские покои и даже туалеты. И главное — идеальная чистота.

— О! Да ты специалист. По муравейникам? — Добрая улыбка высветила лицо.

— Я биолог. У меня была курсовая работа, связанная с изучением жизнедеятельности муравьев. Во время летней практики я сутками наблюдала за их жизнью. Больше всего меня поразило, что у них есть кладбище, куда сносят трупы умерших собратьев. Дедушка, ты бы видел, как бережно они несут их останки. Кажется, скорбят.