Александр Соловьёв - Хомотрофы

– Еще бы! – обрадовался Жора. – Знаете, что я написал в призыве? «Веяние снято навсегда. Руководство в конференц-зале! Бей хозяев!»

Я подумал о Елене, и сердце у меня заныло.

– Потом внизу, на первом этаже, в зале для собраний, стали сильно шуметь, – продолжал Николай. – Били там кого или нет – не знаю, но людоеды вдруг начали волноваться. Где запасной выход? – спрашивают. Да чего вы, говорю, боитесь? Общее дело ведь делаем! Нет, говорят, сейчас нам надо уходить, такой толпе ничего не объяснишь. Мы поднялись на третий этаж и спустились по пожарной лестнице.

– И что?

– Говорю же: ушли.

– Как же они дойдут без проводника?

– Так ведь… – Николай хохотнул, почесал затылок и заорал. – Идемте наверх!

Мы обернулись и взглянули на труп Гавинского и вздрагивающее тело директора.

– Да куда он денется? – хмыкнул Жора.

Мы вышли в темный коридор подвального помещения.

– За мной! – бодро скомандовал Николай.

Я перебросил обрывок цепи через плечо, как шарф, и улыбнулся.

Поднявшись по ступенькам, мы попали на потайную лестницу.

– Как вы нас нашли, Николай? – удивился я.

– Да охранник показал после того, как я поведал ему о нашей революции.

Мы поднялись на первый этаж, прошли мимо конференц-зала. Там уже никого не было. Я заглянул. Было сломано пару столов и перевернуто несколько стульев, но крови я не заметил. На душе стало легче.

Мы вышли из здания.

Меня поразила толпа народа. Это был не митинг, не забастовка. Люди просто обнимались, шумели, радовались. Некоторые даже пели. Многие размахивали газетами, и я понял: это мой первый выпуск.

– Как день победы, – улыбнувшись, заметил Николай.

Тут откуда-то сверху, то ли из окон, то ли с крыши, на нас посыпалась новая порция газет. Те, кому не достался экземпляр, подбирали и тут же начинали с интересом просматривать. Я тоже подобрал газетку и сунул ее в карман.

Вдруг я заметил долговязого Бирюкинга. Его голова торчала над горсткой других, таких же, как он, связанных начальничков.

Я подошел ближе, всматриваясь в лица стоящих бакалавров. Заметив меня, Бирюкинг низко опустил голову.

Среди задержанных Елены не оказалось.

Ко мне подошли Жора и Николай.

– Идемте, – сказал Николай и двинулся вперед.

Мы последовали за ним, пробились сквозь толпу, миновали беседку. Затем прошли заводскую автостоянку. На ней еще оставалось несколько машин. Желтого «мазератти» среди них не было.

– Сергей Петрович!

Я обернулся. Это была секретарша Елены. Она протягивала конверт.

– Елена Сергеевна просила передать.

Я достал из конверта записку и стал читать.

«Я – самая настоящая дура! Ты приходил меня предупредить. Как благородно с твоей стороны. Но ты все равно меня переиграл. Ты переиграешь всех. Верю, что все будет хорошо. Если ты это читаешь, значит, Артур свергнут. Поздравляю! Оставь портрет себе на память. Спасибо за все.

P.S.: прошу тебя, выживи!!!»

Господи, она успела уехать!

Николай нетерпеливо тянул нас вперед. Мы пробрались сквозь заросли и подошли к краю плато. Здесь была граница промзоны. Отсюда я как-то раз изучал топографию Полиуретана и разглядывал кольца спирали.

– Да вы смотрите, смотрите! – восторженно воскликнул Николай.

Сейчас местность выглядела по-другому. Воздух казался невероятно чистым. Похожая на змейку, по которой мы посылали дракону свои боевые капсулы, нарушая строй кругов, искорежив и разбросав в стороны холмы, пролегала грунтовая дорога. По ней медленно двигалась большая толпа горожан. Процессия преодолела уже больше половины пути.

– Идемте навстречу! – предложил Жора.

И мы пошли, точнее, побежали по склону, увязая ногами в рыхлый песчаный грунт. Приблизительно через пятнадцать минут мы встретились у подножия высокой насыпи.

Впереди шли шатуны. Многие опирались на клюки. Никогда прежде я не видел такого количества оборванцев одновременно.

– Это он! – закричал кто-то.

Все бросились к нам, обступили и стали наперебой бормотать об избавителе, которым я себя не считал и считать не собираюсь. Некоторые старики плакали навзрыд, другие смеялись сквозь слезы. Иные из них падали на колени, целовали землю у моих ног, и мне было неловко стоять перед ними.

«Вам не нужен был кто-то извне, чтобы стать свободными, счастливыми, – хотел я сказать, – все это уже есть внутри вас, нужно только проснуться».

Но кто я такой, чтобы проповедовать.

Я стал продираться через лес костлявых рук, погрузился в запах немытых тел и нескончаемый шум восхвалений и вдруг увидел Эфу. Она стояла, задумчиво глядя на меня сквозь снующие из стороны в стороны человеческие тени.

Под ногами ее были разбросаны газеты.

– Привет, – сказал я, подойдя к ней. – Твой брат жив и здоров. Он где-то здесь. – Я оглянулся по сторонам. – Ты можешь гордиться Жоржем.

– Я горжусь, – кивнула Эфа.

Она протянула мне книгу, которую держала в руках.

– Возьми вот. Стащила ее специально для тебя. Подумала, что тебе будет интересно.

Я взял книгу, пролистнул. Хорошая бумага, качественная печать. Я засмеялся: это был «Закон Ширмана». Теперь-то уж наверняка прочитаю от начала до конца! Я заткнул книгу за пояс.

– Как ты? – Эфа указала на мое плечо.

– Ерунда, – поморщился я. – Заживает.

– Прости… – Девушка покраснела.

– Забудь…

Она опустила глаза, потом взглянула на меня, и я удивился, увидев, сколько в них чистого лазурного света. Я мог поклясться, что Эфа очнулась от дурмана, в который было погружено ее сознание.

– Воздух стал чище! – сказала она.

Значит, мне это не показалось.

Я улыбнулся в ответ, и вдруг меня осенило:

– Ты знаешь, и у меня для тебя есть подарок. И я тоже его украл. Это картина Жоана Миро. Подлинник.

Она широко, по-детски, улыбнулась.

Мы взялись за руки, и повернулись лицом к городу.

И в эту самую минуту вокруг стало происходить невероятное.

Вздрогнули и закачались холмы; с треском стали ломаться стволы деревьев; загрохотав, рухнуло одно из зданий, стоявшее в трехстах метрах от нас.

– Землетрясение! – крикнули сразу несколько голосов. Люди бросились от подножия насыпи к открытому месту.

– Это не землетрясение, – тихо сказал я, пораженный внезапной догадкой. Схватив Эфу за талию, я прижал ее к себе.

Неожиданно земля вздыбилась горбом на том месте, куда повалила основная масса шатунов, люди стали падать, с криками проваливаться в образующиеся трещины. А горб все поднимался, становился длиннее и дугообразно загибался, уходя вдаль. Поднялась пыль, небо внезапно потемнело, и солнце спряталось за серым маревом, нависшим над землей. Звуки, издаваемые коверкающейся земной корой, стали глухими, словно пространство накрыл невидимый колпак.