Тимофей Печёрин - Отсюда не возвращаются

Прорываясь сквозь толщу атмосферы, посадочный бот не летел — камнем падал на поверхность планеты. И разогреваясь почище доменной печи. Но при этом — не сгорал, подобно залетным камешкам-метеоритам, и не плавился. Потому как был рассчитан на подобные, отнюдь не мягкие, посадки.

«Интересно, из чего же он сделан? — невзначай подумал Егор Славин, бывший на тот момент единственным пассажиром бота, — разогрелся, наверное… до тысячи градусов, а внутри — лишь слегка потеплело». Из глубины надежной, но не слишком расторопной, памяти всплыло словечко «термокоут», выученное на курсах по космонавтике. Славина тогда еще порядком позабавил дословный перевод этого термина — «термическое пальто».

Иначе как праздной и неуместной, данную мысль назвать было трудно. По идее Егору Славину в последнюю очередь стоило предаваться размышлениям на отвлеченные темы. А уж пытаться вникнуть в детали процессов, о которых он имел лишь самые общие представления, и вовсе не имело смысла. Нужно было обдумывать задание, объект которого стремительно и неуклонно сближался с ботом… точнее, бот с ним.

Но мозг упорно не хотел возвращаться к этому заданию, равно как и задерживаться на нем сколь либо продолжительное время. Притом что агента Славина трудно было упрекнуть в недостатке профессионализма. К слову сказать, сотрудники Управления — те, что испытывают подобный недостаток, не смеют и мечтать о командировках на другие планеты. Все их трудовые радости сводятся к играм на рабочем компьютере да возможности щегольнуть служебным удостоверением в компании таких же неудачников.

Что же касается Славина, то в Управлении за ним укоренилась репутация одного из лучших сотрудников. Это, собственно, и послужило причиной его командировки на Лорану. Другое дело, что неформальный статус «одного из лучших» отнюдь не был синонимов всемогущества, а первое знакомство с деталями миссии и вовсе обескуражило доблестного агента.

О Лоране и творящейся вокруг нее шумихе он знал и раньше. Вернее, слышал — из выпусков новостей, из статей в газетах и журналах, а также из сплетен-слухов, передаваемых через десятую голову. Воображение, подстегнутое этим «коктейлем», рисовало жуткую картину враждебного и опасного мира. В нее входили такие обязательные атрибуты, как суровый климат, монструозная фауна, стихийные бедствия, а также неизвестные науке, но непременно смертельные, вирусы.

И этот образ рассыпался в прах, как только Славин ознакомился со снимками лоранских пейзажей. «Мир-ловушка», мир, объявленный чуть ли не главным врагом земного человечества, выглядел на них не просто безобидно, а казался сущим райским уголком. По крайней мере, на фоне Земли, безнадежно погрязшей в пресловутых «глобальных проблемах».

Ознакомившись с фотографиями, Славин не удержался и с ехидцей заметил, что легче (и результативнее) искать террористов в детском саду. Начальство встретило эту остроту предельно холодным взглядом и напомнило агенту о его профессиональных обязанностях. А еще — о некоторых фактах, что с трудом вязались с безобидным внешним обликом Лораны.

Началось же все почти два месяца назад — когда корабль 32-ой межзвездной экспедиции, исследовав систему Антареса, обнаружил планету, с пригодной для дыхания атмосферой. Это известие, почти сразу переданное по гиперсвязи, вызвало переполох как в научном мире, так и среди простых обывателей. Очень уж долгожданным было это открытие — если учесть, что три с лишним десятка предыдущих экспедиций не смогли найти ничего. Ничего, кроме «бездетных» звезд, газовых гигантов или россыпей мертвых каменюк; ничего, что хотя бы отдаленно напоминало Землю.

А долгожданный геоид, обнаруженный в системе Антареса, оказался вдвойне долгожданным, как только на Землю начали поступать первые результаты его исследования. Выяснилось, что природные условия на планете практически не отличаются от земных, а если и отличаются, то в лучшую сторону. Планета не была изгажена «промышленной революцией», а перенаселение, урбанизация, и все связанные с этим «прелести», оказались чуждыми для этого мира.

При этом, у планеты были свои хозяева — раса разумных существ, биологически почти не отличимых от хомо сапиенс. Ну не считать же серьезными отличиями бледную кожу, белесые волосы и слегка заостренные уши? Вдобавок, первые два признака легко объяснялись относительной холодностью местного светила и несколько большей, чем на Земле, плотностью атмосферы. Как следствие, интенсивность ультрафиолетового потока на планете была ниже, отчего местная живность испытывала недостаток меланина.

Согласно заключению Международного Института Антропологии, все обнаруженные различия между землянами и аборигенами нового мира были признаны внутривидовыми и расовыми. Проще говоря, бледность последних была чем-то, сродни узким глазам азиатов или черной коже выходцев из Африки. После этого заключения общепринятый перечень человеческих рас был пополнен «лораноидами» или уроженцами Лораны. Именно так, в честь дочери начальника 32-ой экспедиции, была названа новая планета.

Больше месяца на Землю непрерывным потоком поступали (и смаковались населением) все новые сведения о Лоране и ее обитателях. Выяснилось, например, что лоранцы не знают войн, а убийства себе подобных у них происходят крайне редко и воспринимаются крайне остро — как трагедия всей планеты.

Зато визит «братьев по разуму» жителями Лораны был встречен спокойно, если не сказать — буднично. Вокруг земного корабля не собирались шумные толпы; никто не обвинял 32-ую межзвездную в захватнических планах и не рассматривал ее участников в качестве объектов религиозного поклонения. При этом, первая же попытка установления контакта с аборигенами увенчалась не просто успехом, а редкостной, удивительной и совершенно неожиданной удачей.

Готовясь к контакту, участники экспедиции были настроены на долгое и мучительное преодоление «языкового барьера», но, как оказалось — напрасно. Ибо пресловутый «барьер» на Лоране попросту отсутствовал. Как оказалось, и аборигены, и участники интернационального экипажа с Земли изъяснялись на этой планете одним языком. Последние не сразу заметили этого из-за эйфории, охватившей их в первые дни на Лоране.

Что до аборигенов, то они и вовсе воспринимали отсутствие языковых проблем как нечто должное — вроде смены времени суток. Пытаясь объяснить это явление (например, по просьбе земных гостей), они неизбежно уходили в область религии. А религия эта, к слову сказать, была довольно странной — даже по меркам Земли, с ее «грибным изобилием» учений, сект и культов.