Гоар Маркосян-Каспер - Забудь о прошлом

Дан вытаращил на него глаза.

— Почему?

— Потому что Маран этого не позволил бы.

— Не понимаю.

— Он дал мне хороший урок при нашей последней встрече. Перед тем, как отослал то письмо. Ну насчет бомбы. Я упрекнул его в сердцах, мол, ты же бакн, а он ответил мне: сначала торенец, потом бакн. А теперь оказалось, что и мы, и вы — люди. Если б он мог сейчас высказать свою точку зрения, она выглядела б так: сначала человек, потом торенец.

— Да-да, теперь я понял.

— Так что не отнимай у него этого права — быть человеком.

— Он может об этом и не узнать, — пробормотал Дан.

Поэт промолчал.

— Хочешь увидеть коттедж, где мы жили? — предложил Дан, чтобы отвлечь его, да и себя самого, от мрачных мыслей.

Поэт согласно кивнул, и Дан свернул на знакомую улочку, петлявшую между однотипных белых домиков, расставленных вразброску на оранжевом газоне среди низкорослых деревьев с синими плодами. Плоды, свисавшие с веток, были молодые, с палец длиной, а спелые — крупные, темно-фиолетовые, напоминавшие небольшие баклажанчики, гнили на траве, никто не удосужился их собрать.

Коттедж, естественно, продолжал пустовать, даже свернутые матрацы, которые они в свое время снесли из соседних домов, лежали так же, как их оставили перед отлетом. Дан постоял посреди комнаты, ему вспомнилось, как он стерег Миут, сжавшуюся в комочек на кровати в соседней спальне. Поэт походил, потом сел на стул у пустого стола.

— Удивительно, — сказал он немного спустя. — Дан, Маран ничего тебе не говорил по поводу… Это окно! Странная форма…

— Эллипс.

— Да. Точно такое было в доме Мастера, в той комнате, где умерла Сита. Точно такое. Наверняка единственное в Бакне. Да и в целом… Такие же голые стены, и цвет тот же. Она задыхалась, и из комнаты вынесли все, на чем могла собраться пыль — книги, занавески, лишнюю мебель. Остались стол и стулья, совсем как здесь, только стол был накрыт клеенкой, светло-зеленой клеенкой. Я помню каждое чернильное пятно на ней, ведь там вечно лежали наши рукописи, и Мастер без устали, сотни раз, объяснял и объяснял. Когда он волновался, он слишком глубоко макал ручку в чернильницу, тогда еще были чернильницы, и чернила капали на клеенку… А особенно мне напомнила тот день кровать. Пришли какие-то женщины, Ситу вынесли, чтобы приготовить к погребению, а матрацы свернули… вот как сейчас. — Поэт закрыл глаза. — Мастер сидел тут, где сижу я, положив руки на стол и глядя в стену, а Маран рядом с ним, на втором стуле. Я же стоял там, где стоишь ты, и смотрел в ту же сторону, на дверь, через которую унесли Ситу. Все молчали, а потом Мастер сказал дрогнувшим голосом: «Моей бедной девочке даже не довелось познать мужчину». И я посмотрел на Марана, Маран на меня, потом он показал глазами на Мастера, что означало: «Расскажи ему».

За три дня до того, накануне этого последнего приступа, мы, я и Сита… Ну понимаешь… Я, конечно, все выболтал Марану, тогда я еще не знал, что мужчине о таких делах болтать не положено, да и какой я был мужчина — мальчишка, восемнадцать лет, она была моей первой женщиной, и я ему сказал… Собственно говоря, от него я вообще никогда ничего не скрывал, ни тогда, ни позднее… А точнее, мы друг от друга… Но рассказать Мастеру я, естественно, не мог, и в ужасе стал делать Марану знаки, мне пришла в голову совершенно бредовая мысль, что он меня выдаст. Мастер заметил, что я дергаюсь, и спросил: «Что с тобой?» Я чуть не потерял сознание от смущения, но, к счастью, в окно постучали, пришел…

Раздался тихий стук в окно, и Поэт вскочил, как ужаленный. Дан повернулся к окну, ничего не увидел и кинулся на улицу.

В десяти шагах от коттеджа, на лужайке, стоял палевианин. В обычной одежде, без всяких повязок. Он не стал дожидаться, пока Дан подойдет к нему, повернулся спиной и побрел прочь, лениво, неспешно, а пройдя несколько метров, оглянулся через плечо, словно приглашая Дана следовать за собой. Дан и нагнавший его Поэт прошли за палевианином до одного из ближних коттеджей. Палевианин стукнул в окно, через минуту на пороге появились еще двое, вся тройка передислоцировалась вглубь сада и остановилась в ожидании под ветвистым деревом. Дан понял, почему они выбрали этот пункт, от улицы их отделяло несколько кустов, а дерево прикрывало сверху. Своеобразное потайное местечко.

— Ты жил там, — сказал первый палевианин, ткнув сначала Дана пальцем в грудь, а затем указав в сторону бывшего лагеря землян. — Голоса. Пожалуйста, еще голоса.

Он сделал руками странное волнообразное движение и выжидательно посмотрел на Дана. Тот молчал, пытаясь понять, чего от него хотят.

— Музыка, — сообразил вместо него Поэт. — Они просят еще музыки. — Он повернулся к палевианам и напел одну мелодию, вторую, третью. Те взволнованно закивали. — Эти парни, видимо, из твоей аудитории.

Дан подумал.

— Голоса это можно, — сказал он. — Но здесь у меня нет голосов. Они там, — он показал рукой в сторону пустыря, до которого было не так уж далеко. — На корабле. Пойдемте туда.

Женщина — Дан уже понял, что одна из троих женщина, отшатнулась и замахала руками, но первый палевианин остановил ее.

— Мы придем после, — сказал он. — Когда будет темно. Не видно. — Он прикрыл глаза руками и повторил: — Темно.

— Хорошо, — согласился Дан. — Когда будет темно.

И палевиане торопливо ускользнули в коттедж.

— Интересная штука, — сказал Поэт, глядя им вслед. — Знаешь, какое чувство они испытывали?

— Страх, — буркнул Дан.

— Верно. Но это лишь деталь. Компонент.

— То есть?

— Главное в их эмоциональном состоянии — душевный покой. Довольство. И на его фоне — страх. Страх лишиться этого довольства и покоя. Ну и плюс желание… наверно, это касается музыки…

— Откуда ты знаешь?.. Погоди, погоди… Маран ведь говорил мне… Ну и болван же я! Совершенно вылетело из головы! Эмпатия! Но по его словам, ты воспринимаешь только очень сильные чувства.

— Да.

— Неужели у этих вялых существ такие интенсивные эмоции?

Поэт развел руками.

— Не знаю. Во всяком случае, я их улавливаю.

Дан задумался.

— Это может пригодиться, — сказал он наконец. — Пошли домой.

«Стройплощадка» пустовала, Дан удивился было, но вспомнил, что «работы» приостановлены до завершения переговоров. Орбитолет тоже словно вымер, только в пультовой сидел перед экраном дежурный.

Патрик лежал в каюте на диване, увидев Дана с Поэтом, он сел и спросил:

— Нагулялись?

— Где шеф? — осведомился Дан.

— У себя. Если у тебя нет серьезного дела, лучше не суйся. Он зол, как… Как сто тысяч чертей.

— На меня? — удивился Дан.

— На себя!

— Почему?

— Ну как! Провалил переговоры…

— Ну уж и провалил. По-моему, они были вполне успешными. Никто не мог бы добиться большего.