Сергей Трищенко - Универсальное средство (сборник)

На лезвии змеились точно такие же линии. Несколько удивлённый, Честер взялся правой рукой за колодку, а левой за лезвие бритвы, и под пальцами синхронно запульсировали выпуклые линии, точно сигнализируя о чём-то.

Секунду Честер вслушивался в их завораживающий ритм, затем задумчиво, не отрывая пальцев от бритвы, поднес её к шее и спокойно погрузил лезвие в горло.

Ваол Тайх, вождь маленького племени, затерянного в джунглях Амазонки, вертел в руках острую блестящую вещицу, найденную неподалёку от хижины. Наверное, она свалилась с гудящей железной птицы, которые порой пролетали над селением. Когда вновь появятся белые люди, её надо будет отдать им: должно быть, кто-то случайно уронил блестяшку. Не может быть, что её подбросили специально: кто же добровольно расстанется с такой красотой?

Ваол Тайх снова полюбовался игрой солнечных лучей на стальном лезвии. А может… может, её подарили селению? Белые люди иногда делали разные подарки, часто блестящие зеркальца и железные ножи. А почти точно такую штуку он видел у одного из белых, только она переламывалась пополам. Он срезал ею волосы с лица и называл "бритва". Может, её действительно подбросили специально? Чтобы люди селения стали похожи на белых?

Ваол Тайх кинул клич, и все жители селения собрались перед ним. Они выстроились длинной цепочкой, и по одному подходили к вождю, почтительно наклоняясь и вытягивая шею. И Ваол Тайх собственноручно перерезал каждому горло…

Человечество исчезло за один день.

Я сидел на парковой скамейке и силился что-то придумать.

Голова была пуста. Абсолютно. Ни единой мысли не появлялось в ней, опровергая известный постулат о нетерпимости пустоты природой.

Но это касалось исключительно моих мыслей. Если же вдруг появлялась чужая, она тихонько ойкала, озирая безмерность пустого пространства, и стремительно уносилась прочь.

А между тем работа требовала завершения. Но нужная формулировка не находилась. Не хватало главного: чёткости.

От уныния я принялся смотреть по сторонам: может, окружающее натолкнёт на какую идею? Бывали случаи…

В конце парковой аллейки показалась лошадь.

В этом нет ничего удивительного: парк давно облюбовали предприниматели, неспешно прокатывающие маленьких клиентов, замирающих от восторга высоты и изо всех сил вцепляющихся в косматую гриву.

Но лошадь была не верховой, а упряжной. И такое встречалось в парке: расписной возок, заполненный галдящими ребятишками.

Однако возка не было. И ребятишек не было. Потому что лошадь везла бочку. Здоровенную деревянную бочку.

Мало того: сзади из бочки торчала внушительных размеров лейка, или душевая головка, почему-то обращённая дырочками кверху. Из неё мельчайшими капельками летела вода. И исчезала, словно испарялась.

Возница, сидящий на бочке, левой рукой удерживал вожжи, а правой время от времени подкачивал поршневой насос.

"Деревья опрыскивают!" мелькнула в голове недовольная мысль. Но я обрадовался даже ей, после пустоты абсолютного вакуума.

Одна мысль привела за собой следующие: "Ядом людей травят среди бела дня! Не могли другого времени найти! Надо пожаловаться в мэрию!"

Я приподнялся на скамейке, намереваясь встать и идти – куда, в мэрию? – как вдруг до меня донесся запах распыляемой жидкости.

Пахло неожиданно приятно. Впрочем, это ничего не значило: яды тоже могут хорошо пахнуть.

Бочка проехала мимо, и мне на голову упало несколько капель из распылителя.

Я хотел возмутиться, как вдруг меня осенило: формулировка, не дававшаяся на протяжении целой недели (а то и больше!), вдруг заблистала в красочном великолепии.

Забыв про всё на свете, я вытащил блокнот и принялся срочно фиксировать увиденное, попутно удивляясь краткости и свежести мысли. Давненько меня такие не посещали!

Едва я поставил точку, и встал, чтобы последовать за бочкой: остаток гениальной мысли говорил мне, что именно она послужила причиной озарения; как меня чуть не сбил с ног парнишка, глядящий внутрь себя, и что-то бормочущий под нос.

Что он бубнил, я не разобрал, зато второй, почти точно такой же, но бегущий первому навстречу, отчего они чуть не столкнулись, бормотал вполне отчётливо. И его слова я разобрал: "Спартак-ЦСКА: один – пять! Делайте ставки, господа!".

Я пошёл по аллейке. Бочка виднелась вдали, и я не сомневался, что смогу её настигнуть.

Навстречу мне шёл ещё один парень с отсутствующим взглядом. Но этот был настроен весьма решительно: шёл, сжав кулаки, и шипя сквозь зубы: "Я сейчас пойду и скажу ему всё!"

Как я заметил, на аллейке осталось совсем мало народу: все вдруг куда-то заспешили.

И лишь двое, парень и девушка, остались сидеть на скамейке. Они держали друг друга за руки, и парень с каким-то удивлением повторял: "Я люблю тебя! Я люблю тебя!". Девушка была удивлена, казалось, не меньше парня, но выглядела довольной и слушала с удовольствием.

Я без труда нагнал бочку.

Возница, увидев, что я заступаю дорогу, натянул вожжи и остановил лошадь.

– Кто вы такой? – спросил я, поздоровавшись.

– Я – осенизатор, – важно ответил возница.

Сначала я хотел усмехнуться, подумав то же самое, что подумали многие, прочитав название рассказа: человек не знает, как произносится и пишется слово, поэтому коверкает по-своему.

Тем более что вид возницы ясно указывал на то, что он приехал если не из самой глухой деревни, то, из соседней, чуть поближе.

Был он не очень высокого роста, в соломенной шляпе, рыжеватой шкиперской бороде и с трубкой в зубах. Бархатный чёрный жилет поверх разноцветной, в петухах, рубашке и бело-синие полосатые штаны чётко дополняли картину. А на ногах я с удивлением увидел… лапти из бересты.

Но потом до меня дошло, и, возможно, не без помощи ещё нескольких капель из лейки, вновь упавших на меня.

– Вы… осеняете людей? – едва ли не шёпотом поинтересовался я.

– Да, – спокойно ответил возница. – Такова моя работа.

Я потерял дар речи, и, чтобы вернуть, посмотрел на аллейку.

Почему-то я заметил это явление только сейчас.

Среди зелени листвы то там, то сям прорезались жёлтые листья

– А это что? – подозрительно спросил я возницу.

– Так ведь осень приближается, – уклончиво ответил он.

– Осень? – иронично проговорил я. – В июле?

Возница чуть покраснел, кашлянул и признался:

– Побочный эффект. Ничто не даётся просто так… За всё приходится как-то платить.

– А какая связь осени и… осенения? – спросил я.

– Самая прямая! – обрадовался возница перемене темы. – Вспомните хотя бы Болдинскую осень Пушкина! Сколько он тогда написал! Осень – осеняет.

– Осень-осень – весна любви моей… – пробормотал я.

– Это не Пушкин, – строго заметил возница.