Питер Уоттс - Бетагемот

Причем без эвфемизмов. Нет причин убивать носите­лей, и это если Сеппуку не расправится с ними первым. В конце концов, всего-то три человека отправились мень­ше дня назад туда, где люди уже давно перестали быть главной частью пейзажа. Вполне возможно, их найдут еще до того, как они успеют заразить других, и нерен­табельность масштабов не сделает полное уничтожение единственным приемлемым вариантом. Десять тысяч пе­реносчиков пришлось бы сжечь из-за отсутствия помеще­ний для их содержания, так как таких огромных каран­тинов просто не было: но десять больных могли поймать, изолировать и обеспечить им медицинский уход, следя за их состоянием и изучая в надежде найти способ лечения. Убивать их не было никакой причины.

«Кен, это не у меня непреодолимая тяга к убийству».

В любом случае это не имело значения. Вскоре Лабин отправится на охоту при полной поддержке Дежарде­на; и неважно, что им двигало — жажда убийства или страсть к погоне, — Кларк в любом случае будет его только замедлять. Уэллетт уже занялась делами поинте­реснее, отправившись в офис УЛН, где, как выразился Ахилл Дежарден, «твои навыки можно использовать с большей пользой». Она уехала, так и не взглянув на Лени, не обмолвившись с ней ни единым словом. Те­перь, возможно, она уже сидит на конце линии, которая идет от Лабина, где станет обрабатывать пойманных им больных. На этом коротком маршруте Кларк места не нашлось.

Она не умела спасать и не умела убивать. Однако здесь, в руинах Фрипорта, Лени могла заняться чем-то средним — замедлить процесс. Оборонять крепость. Она могла сделать так, чтобы люди не умерли от опухолей или переломов костей и дождались прихода Бетагемота или Сеппуку.

На прощание Лабин сделал ей последнее одолжение. Он прошел по виртуальному неокортексу Мири, нашел паразита и изолировал его. Тот хитро закопался, и уда­лить его не получилось; в слишком многих местах он мог спрятаться, слишком многими способами извратить про­цедуру поиска. Был только один надежный метод полно­стью избавиться от монстра — вытащить сам физический носитель с памятью.

Склонившись над приборной панелью, Лабин читал диагностические арканы и через плечо выдавал указания. А за ним Кларк — по локоть в кристаллах и микросхе­мах — резала связи. Кен говорил, какую плату вынуть; она вынимала. Говорил ей, какую схема удалить с нее, используя трезубую вилку с изящными усиками. Она подчинялась. Ждала, пока он проверял и перепроверял остальную систему, переместила лоботомизированный участок, приготовилась выдернуть его снова, на случай, если какая-то часть монстра не попала в карантин. На­конец, решив, что Мири вычищена, Лабин велел Кларк сохранить систему и перезагрузиться. Она без вопросов выполнила приказ.

Кен так прямо и не сказал уничтожить зараженный компонент. Слишком очевидно, не стоило упоминания.

В конце концов, чудовище было частью Кларк.

Как это получилось, она точно не знала; в извращен­ной логике, которая породила этих демонов и вертела ими по своему усмотрению, лучше разбирались хакеры и эволюционные экологи. Но именно Лени стала основой, чудовище с нее взяло пример, было ее отражением, пусть и искаженным. Как бы иррационально это ни звучало, но Кларк не могла избавиться от чувства, что электронное существо в некотором смысле все еще обязано той плоти и крови, по образу которых оно было создано. Ведь Лени так долго ненавидела, так долго чувствовала ярость; мо­жет, эти рефлексии оказались не столь уж искаженными.

Она решила это выяснить.

Кларк не особо дружила с кодами. Она не знала о том, как растить программы или обрезать софт до базовых ха­рактеристик. Зато Лени прекрасно знала, как соединять уже готовые компоненты: шкафчики и ящики «Вакиты» были забиты наследством, оставшимся после пяти лет работы. Маленькая субмарина перевезла к Невозможному озеру кучу геодезической аппаратуры, именно в ней ее ремонтировали и проверяли. Скользя сквозь термоклины и ячейки Ленгмюра, она выставляла в слои воды буйки и регистраторы времени-глубины. Она шпионила за корпа- ми, перевозила грузы и служила рабочей лошадкой, пре­взойдя все технические возможности, предусмотренные конструкторами при проектировании. После пяти лет в ней скопилось немало строительных блоков, Лени было с чем поиграть.

В каком-то ящике она нашла коэновскую панель, к од­ному разъему подключила батарею, к другому — базовый чип оперативки. Между новыми компонентами замерцал узор из тончайших волокон, когда программы автопоис­ка панели нашли оборудование и послали приглашение. С пользовательским интерфейсом пришлось потрудиться; беспроводники не годились. В конце концов она нашла старый шлемофон с оптоволоконным кабелем и интегри­рованной инфракрасной клавиатурой, подключила устрой­ство к панели. Вновь замерцали рукопожатия.

Кларк надела шлем. В воздухе перед ней появилась синяя клавиатура. Лени протянула к ней руки, инфра­красные глаза следили за тем, как реальные пальцы перемещаются по иллюзорным кнопкам. Выбрав карту коэновской панели, она построила ограждение вокруг кучки свободных гнезд, прорезала единственный шлюз и наглухо закрыла его снаружи. На всякий случай уста­новила кнопку тревоги: та уплыла вбок оранжевой ис­крой в виртуальном пространстве. Даже нажимать не нужно: стоило только пристально посмотреть на нее, и вся система остановится наглухо. Правда, за предох­ранитель пришлось платить. Шлемофон не видел сквозь фотоколлаген. На время встречи с монстром придется снимать линзы.

Она стянула шлем и осмотрела дело рук своих в ре­альном мире: два крошечных Платоновых тела [38] Платоново тело — это выпуклый многогранник, состоящий из одинаковых правильных многоугольников и обладающий пространственной симметрией (прим. ред.). и опто­волоконные витки поднимались из ячеистой решетки с пустыми гнездами. Редкие прямоугольные паутинки из изумрудных нитей соединяли дополнительные модули. Рядом располагалась светящаяся малиновым светом гра­ница, огораживающая участок свободной территории.

Тот был полностью автономным и изолированным. Ни антенн, ни беспроводных интерфейсов — ничто не могло послать отсюда сигнал. Ничто, подключенное к этой панели, не могло с нее уйти.

Она внимательно изучила зараженную долю, выре­занную из мозга Мири: на ладони лежало лилипутское ожерелье из оптических модулей и чипов памяти, инерт­ных и изолированных. Внутри вполне могло ничего не остаться; память была энергонезависимой, но, кто знает, какой ей нанесли вред во время экзорцизма? Лени вспо­мнила, как напоследок решила спровоцировать Кена: «Откуда тебе знать, может, я разбужу эту тварь поцелу­ем?» — хотя не имела ни малейшего представления о том, как в действительности сделать это. Она хранила детали лишь потому, что не могла их выбросить. А еще надеялась, что, если она заговорит с существом внутри, то оно ответит.