Александра Седых - Башня континуума

— Простите?

— Вы поужинаете со мной?

— Вы что, меня куда-то приглашаете?

— Угу.

— Вы серьезно?

— Куда уж серьезней. Нет, нет. Не говорите ничего. Просто поднимите подбородок вверх и опустите вниз немножко.

Шарлотта едва не рассмеялась, так он виртуозно это проделал, она почти купилась.

— Нет. Это невозможно.

— Почему?

— Ну, хотя бы потому, что… вы — это вы. А я — это я. Понимаете, о чем я?

— Не совсем чтобы. Ну, а если бы я был не я? — спросил Кит. — Чисто теоретически. Если бы мы с вами, миссис Лэнгдон, оба были какими-нибудь другими людьми… какими-нибудь приятными, умными, хорошими людьми.

— Не думаю, что это возможно. Пускай и теоретически. К тому же, я за…

Она запнулась.

— Замужем?

— Да, я замужем, а вы женаты. Кроме того, ваше имя написано на этом здании.

— Да, мое имя написано на этом здании, и знаете, что это значит? — сказал лорд Ланкастер, глядя на Шарлотту очень прямо.

— Ч-что?

— Что я страшно, ужасно богат. Неужели это не заводит вас. Хоть немного.

Шарлотта собралась сильно и всерьез рассердиться, но отчего-то не сумела.

— Вам когда-нибудь говорили, что вы…

— Приставучий?

— Да.

— Липучий идиот?

Шарлотта слизнула с верхней губы крошки и подтаявшую шоколадную глазурь.

— А у вас… с женой хорошие отношения?

— Чудесные. Мы с женой живем душа в душу. Так как? Ужин? Обед? Ленч? Чашечка кофе?

Сорок пять минут спустя двое чрезвычайно высокопоставленных, чрезвычайно серьезных и чрезвычайно деловитых чиновников были безмерно удивлены, когда один известный филантроп явился к ним на чрезвычайно важную встречу, мурлыча под нос оперную арию и слегка пританцовывая. Самое странное, что при этом сиятельный лорд Ланкастер был абсолютно трезв.

Дэниэл был самым младшим ребенком в своей Богатой и Знаменитой семье. Сложись обстоятельства по-другому, пожалуй, он бы вырос самым балованным и любимым. Но обстоятельства всегда складываются так, как они складываются, и никак иначе. Матушка умерла, когда ему было пять лет, и Дэниэл почти не помнил ее. Отец не пережил столь тяжкого удара и превратил свою жизнь в Великий Запойный Марафон. Дэниэл оказался предоставлен нянькам, боннам, гувернанткам, репетиторам — словом, рос сам по себе, будто сорная трава.

Он был тихим, домашним, застенчивым, добрым и отзывчивым малышом. Еще совсем маленьким, он целыми днями пропадал на голубятне и нянчился с птицами. Он много читал и тайком сочинял стихи. Издеваться над ним, пухленьким, доверчивым и беззащитным, было сплошным удовольствием, чем все его детство и занималась злая старшая сестра Виктория, щедро раздавая младшему братишке щипки, пинки, обидные прозвища и подзатыльники.

Но беды Дэниэла на этом отнюдь не закончились, далеко нет. Когда ему стукнуло шесть, отец слегка протрезвел, разглядел младшего сына и пришел в ужас. Мало того, что Дэниэл рос законченным неудачником, он еще и сочинял стихи, а их милость не выносил поэзии ни в каком виде, ни под каким предлогом. Требовалось принять немедленные меры. И отец спровадил Дэниэла в Военную Академию имени Императора Константина Первого, старинное и респектабельное учебное заведение с давними традициями дрессуры и муштры.

К четырнадцати годам Дэниэл превратился в одного из лучших курсантов, стал гордостью Военной Академии и своего отца. Из пухленького тихого малыша он трансформировался в хитрое, лизоблюдское, жесткое, развращенное юное животное. Все, что в нем было хорошего от рождения, казарменная мясорубка перемолола и извратила; все, что было плохого — усугубила и развила до крайней степени. Дэниэл выучился стрелять на поражение, танцевать кадриль и, главное, перестал вздрагивать, когда Императора сравнивали с Богом, а Бога — со старшим офицером-воспитателем. Заодно Дэниэл обзавелся и другими полезными в жизни навыками: бессовестно глумиться над теми, кто был младше его или слабее и вытягиваться в струнку перед теми, кто был сильней или старше его по званию. Там же, в Военной Академии, он обнаружил в себе деловые задатки и сделал первые неплохие деньги, приторговывая порнографическими журнальчиками и травкой.

До поры до времени Дэниэл был вполне доволен жизнью. Он обзавелся крепкими мускулами, бесценными познаниями по военной топографии и рекогносцировке, мог за тридцать секунд собрать и разобрать лучевую винтовку, и у него всегда в изобилии водились карманные деньги. О том, что с ним будет дальше, Дэниэл не думал. Тем летом — особенно. Большую его часть он провел в летнем лагере, проходя интенсивный курс физической и военной подготовки и прочих милитаристских дисциплин. Единственными развлечениями было вечерком выбраться с приятелями, поболтаться по окрестностям, выпить, подраться и завести знакомство с молоденькими и легковерными особами женского пола, падкими на военную выправку и форму.

В конце лета Дэниэл приехал домой, чтобы провести оставшееся от каникул время с семьей и заодно пройти курс лечения от кое-какой нехорошей болезни, которую подхватил от одной из своих подружек. Скучал он смертельно. Отец все время пил, Кит все время работал, Виктория все время проводила, посещая вечеринки и разные другие мероприятия. Заняться Дэниэлу было нечем. Он днями напролет смотрел мыльные оперы по Три-Ви-боксу, ел шоколад плитками, изводил прислугу и, чтобы не потерять форму от этих бессмысленных занятий, беспрестанно отжимался.

В один из тех разморенных, плавящихся от жары вечеров, Дэниэл столкнулся со старшей сестрой. Виктория вернулась с распродажи. Возможно, она удачно распродала себя. В руках у нее были свертки и пакеты, на пальчиках сияли бриллианты, а стройное тело обволакивала длинная, до пят, облачно-белая шуба.

— Что поделываешь, жирный поросенок.

От ее приторного голоса у Дэниэла зазвенело в ухе. Сестре едва минуло восемнадцать, но она уже успела изничтожить стольких самцов, что можно было составить длинный список, вернее, мартиролог ее жертв. Притом, жертвами ее становились вовсе не какие-то зеленые сопляки, а взрослые, солидные, преуспевающие, серьезные мужчины. Виктория превращала наследников старинных фамилий, владельцев многомиллиардных состояний и высоких государственных сановников в слюнявых мальчонок у себя на побегушках, обчищала их кошельки и бросала. Несчастные кавалеры рыдали, заламывали руки, оставляли жен и детей, губили блестящие карьеры, опускались и гибли. Виктория только пожимала плечами. Подумаешь, мелкие мужские насекомые.

Кит радовался, как ребенок в конфетной лавке, пинками выпроваживая из дома очередного безутешного поклонника младшей сестренки. Отец бранился.