Александра Седых - Башня континуума

— Что эти недоумки вечно под окнами околачиваются и орут, как мартовские коты перед соитием?! Виктория!

Виктория притворялась напуганной, плакала, размазывая слезы кулачком по лицу, и просила папочку не сердиться на нее. Отец плевался, выпивал рюмочку, добрел, умилялся тому, какая у него хорошенькая дочка… да что там, настоящая красавица! И Виктория получала полное absolvo te [6] Отпущение грехов (лат.) и деньги на карманные расходы.

— Я спросила: что ты делаешь, поросенок?

— Ничего.

— Как ты вырос, как возмужал, Дэнни, — пропела Виктория в миноре.

— А ты в курсе, что женщина, которая спит с мужчинами и берет за это деньги, называется проституткой?

Виктория засмеялась.

— Я тебе мазь от прыщей купила, недоумок. Мужчины! Ха! Разве это мужчины? Никчемные слизняки. Стоит пальцами щелкнуть, они уже на все готовы. Хуже всего, что они невыносимо скучны. Скучны, как обрезки их наманикюренных ногтей. Так что закрой рот и лучше не говори о том, чего не понимаешь. А где Кит? Не вернулся еще? Мы с бедным котеночком и глупой курицей хотели сегодня пойти поужинать.

По неведомым причинам старший брат не казался Виктории скучным, хотя Кит как раз был скучен до невозможности. Он был женат. Он с отличием закончил университет. Он уже вовсю работал во благо фамильного процветания. Он бегал трусцой по утрам и обливался ледяной водой. Его носки были аккуратно рассортированы не только по цвету, но и по дням недели. Каждое воскресенье они с Терезой исправно посещали церковные службы. Кит был до такой неимоверной степени положительным и добропорядочным молодым человеком с твердыми убеждениями и ясными глазами, что при встрече со старшим братом Дэниэлу всякий раз хотелось ущипнуть того за локоть — чтобы этот придурок уже проснулся, наконец.

— Утром этот придурок сказал, что будет к восьми вечера. Значит, уже скоро должен быть.

— А глупая курица?

— Собирается.

Виктория велела прислуге отнести покупки к себе в комнату, плюхнулась в кресло, забросила ногу на ногу, полюбовалась своими безупречными коленями в телесных шелковых чулках, выпила рюмку мятного ликера, выкурила сигарету, потом принялась хихикать.

— Собирается… вот же курица! Тереза с утра собирается. Это ведь просто ужин, даже не по особому поводу. Все платья наверняка перемерила. Говорила же я бедному котеночку, чтобы не женился на ней, я его предупреждала. А он, знай, твердил мне, что любит ее. Он! Глупую курицу! Любит! Вот умора!

— Что смешного, — спросил Дэниэл угрюмо.

— Ну, это как поскользнуться на банановой кожуре и сломать шею, — сказала умненькая Виктория, — или получить тортом в лицо и умереть от разрыва сердца. Глупость ужасная, но страшно смешно. Хотя… что ты понимаешь. Если тут кто-то и придурок, так это ты.

— А ты шлюха.

— Поросячий поросенок.

— Старая, потасканная шлюха!

— Свинячий поросенок…

Они могли продолжать в том же духе долго, ничуть не уставая, но с работы как раз вернулся старший брат и испортил им все удовольствие.

— Вы с ума посходили? Вас обоих на улице слышно. Где Тереза?

— Собирается, — сказал Дэниэл.

— Причем тут я? Я тут не причем. Поросенок начал первый, — надменно обронила Виктория.

Кита в данный момент мало интересовали проблемы свиноводства.

— Почему она только собирается? Я же ей велел быть готовой к тому времени, как я вернусь. Мы опоздаем.

Кит привычно брюзжал под нос, вполголоса, но Терри чудом расслышала его со второго этажа.

— Дорогой, извини, я еще минутку.

— Виктория, заинька, иди, помоги ей, пожалуйста, не то я прямо здесь и сейчас сойду с ума.

— Да, милый, — промурлыкала Виктория, чмокнула старшего брата в щеку и убежала. Кит сел в кресло, вытянул длинные ноги, достал бархотку, почистил ботинки, выпил рюмочку бренди, выкурил сигарету, после чего его немного отпустило, и он решил побеседовать по душам с младшим братом.

— Как твои дела, Даниил, голубчик.

— Отвали! Придурок!

— Тебе еще не надоело отжиматься? Хочешь, пойдем с нами.

Дэниэл представил себе тихий, респектабельный вечерок в компании респектабельных приятелей старшего брата и их фешенебельных подружек и жен. И будут они есть фешенебельные блюда, запивая респектабельными напитками, и вести респектабельные разговоры о фешенебельных и респектабельных вещах вроде политики, Бога и фондовой биржи. Кошмар. Лучше сразу умереть.

— Нет!

— Зачем так громко кричать?

Дэниэл собрался улизнуть, но Кит поставил брата навытяжку и прочитал мораль, которую Дэниэл привычно пропустил мимо ушей. Он и сам знал, что вконец забросил учебу, шатается со своими отвратительными дружками и, если так будет продолжаться и дальше, то непременно окончит жизнь в тюрьме или в сточной канаве.

— Ты понял меня? Поросенок!

— Да.

— Ты всегда говоришь, что все понял и больше не будешь, а потом берешь и делаешь все то же самое. Кем ты себя возомнил? Раскольниковым? Серьезно, дружочек. Не пора ли взяться за ум? Если ты о себе не хочешь подумать, подумай хотя бы об отце.

Дэниэл уже давно подумал и составил мнение об отце. Далеко не самое лестное.

— Старый козел.

— Да… отец не сахар… характер у него тяжелый… и рука тяжелая… бедный старичок… но он наш отец, и мы должны относиться к нему с подобающим уважением.

— Да? — протянул Дэниэл с довольно-таки оправданным скептицизмом. — Ладно. Как скажешь. Я могу теперь идти?

— Нет, не можешь, я еще не закончил наш разговор.

— Что ты ко мне постоянно цепляешься?

— Знаешь, Дэнни, будь это не ты, а кто-нибудь другой, я бы не стал к нему цепляться. Я бы махнул рукой и позволил ему и дальше гробить свою жизнь. Но ты мой брат.

— И что?

— Я вроде бы люблю тебя и так далее.

— Ну? И что?

Кит тяжело вздохнул.

— Да, — сказал он, — верно: и что? Зачем? Для чего все это? К чему стараться, куда-то стремиться, что-то делать, когда все равно все мы умрем? Ты это имеешь в виду, Дэнни? Уж поверь мне, такая философия мало того, что инфантильная, жалкая и никчемная, так еще и глубоко порочная, и никого еще никогда до добра не доводила. На самом деле, если продолжать думать и действовать в этом роде, то раньше или позже наступит… непременно наступит… волшебный, удивительный момент… когда ты превратишься в старого, вонючего… всегда и всем недовольного… козла, и никто тебя не будет любить, и ничего у тебя не останется, кроме бутылки.

— Я не понимаю, о чем ты, — сказал Дэниэл, цепенея лицом.

Серые глаза Кита недобро прищурились.

— Не понимаешь? А я думаю, все ты понимаешь, и очень хорошо. Все равно, дело тут не в папе, не в его винном погребе, куда ты тоже тайком похаживаешь, — а то я не знаю, и не в военной академии, и не в банде малолетних преступников, у которых ты там главный заводила, — а то я тоже ничего не знаю. Дело в тебе. А твоя проблема в том, что ты…