Павел Корнев - Сиятельный

Меж вздернутых грудей Киры зияло пулевое отверстие, из него на живот, бедра и ноги тихонько стекала кровь, но смертельное ранение девушку, казалось, нисколько не беспокоило.

Она улыбалась. Она улыбалась мне!

И еще тень. Та самая тень, что управляла тщедушным человечком из кресла-качалки. Тень волчком вертелась внутри Киры, изредка вырываясь из нее лепестками призрачного пламени, кружась серыми водоворотами в бездонных и уже не совсем живых глазах.

Подобные глаза просто не могли принадлежать человеку, и это пугало. От нервной дрожи спасала лишь тяжесть оружия в руках, но если начистоту – поджилки тряслись все сильней.

Мне было страшно. И тварь это знала.

– Необдуманных действий? – рассмеялась Кира и вдруг запустила два пальца в простреленную грудину. Миг спустя девушка вытащила руку из раны и, разжав окровавленную ладонь, присмотрелась к деформированной пуле. – Немного свинца и меди… – удивилась она, – ты действительно полагал, будто это сможет меня остановить?

Ее рана затянулась сама собой; я судорожно сглотнул и подтвердил:

– Таков был мой план. – Потом добавил: – Но если начистоту, я не собирался доводить дело до стрельбы…

– Умный мальчик, – промурлыкала Кира и небрежным движением выкинула пулю себе за спину. – Переиграл меня, кто бы мог подумать! Раскусил и обвел вокруг пальца. Почему ты вообще заподозрил меня?

– Газета. Тебе не стоило попадать в кадр на похоронах дирижера, – сообщил я и потребовал: – Отпусти Альберта! Отпусти его, и разойдемся по-хорошему.

– Отпустить? – удивилась девушка. – Разве я держу его? Разве это не он алчет моего тела?

– Отпусти его и верни перстень, – меня начала бить нервная дрожь, но отступать было поздно. – Ты не заберешь его душу.

– Какое мне дело до его души? – фыркнула Кира и прошептала: – Мне нужен его талант! Талант, страх и отчаяние! Последний всплеск эмоций перед шагом за грань, затухающее биение сердца… – Она на миг прервалась, затем произнесла уже обычным, слегка скучающим голосом: – Но в первую очередь, конечно, талант. И я заберу его и сохраню для достойного.

– Верни перстень, тварь!

– Слабость непростительна, – будто не услышала меня Кира. – Творец не имеет права на слабость. Никаких сентиментальных глупостей, никаких реликвий и памятных вещичек. Истинный мастер живет сегодняшним днем, он горит и не сгорает. Он идеален. Он достоин своей музы. Все мои… привязанности… – девушка презрительно скривилась, – несли в себе изъян, в каждом была своя червоточина. Никто из них не достиг идеала и никогда бы не смог его достичь.

– Идеала не существует, – напомнил я.

– Существует! – неожиданно резко выкрикнула Кира и даже подступила ко мне на шаг. – И я найду его! Неважно, сколько уйдет на это времени. Когда-нибудь мы будем вместе!

Тени танцевали в девичьих глазах, манили и пытались забраться мне в голову, но я лишь покрепче перехватил пистолет.

– Ты тоже не идеален, – отметила девушка с некоторым даже сожалением. – В тебе тоже имеется изъян. Почему ты никогда не снимаешь очков? Стыдишься своих глаз? Или это твой фетиш?

Кира требовательно вытянула руку; я только усмехнулся и сдвинул дужку очков на самый краешек носа.

– Ах! – прошипела девушка, невольно отступая назад. – Сиятельный!

– Догадалась наконец.

– Твой талант сильней, чем у Альберта…

– Назад, – приказал я, когда девушка двинулась обратно. – Еще шаг – и буду стрелять.

– Смирись, – пожала плечами Кира. – Твой талант будет моим, хочется тебе того или нет. Не бойся, все случится быстро…

Я выжал спусковой крючок, но он подался как-то слишком уж легко и выстрела не прозвучало.

– Ох уж эти новомодные игрушки! – рассмеялась девушка. – Пружинки, рычаги… Ничего нового со времен Архимеда. Ломать их – одно удовольствие, мой милый сиятельный…

Попытка передернуть затвор ни к чему хорошему не привела, наоборот – внутри титанового кожуха что-то задребезжало, словно ударно-спусковой механизм вдруг рассыпался на части и превратился в бесполезный набор деталей.

– Медь и свинец – ничто для меня, – заулыбалась Кира. – Не поможет ни сталь, ни холодное железо. Я убью тебя, сиятельный. Убью и выпью твой талант, каким бы он ни был. Не сопротивляйся, и я сделаю это нежно. Тебе даже понравится…

На меня накатила волна ужаса; я бросил заклинивший «Рот-Штейр» и вытащил из бокового кармана пиджака трехствольный «Цербер».

– Очередная игрушка? – презрительно ухмыльнулась Кира. – Мальчики такие предсказуемые…

Я ничего не ответил, просто молча утопил гашетку. Хлопнул выстрел, остро запахло пироксилином и озоном.

Кира с недоумением уставилась на дыру у себя в груди. Тень внутри нее взвилась настоящим ураганом призрачного огня и – хлоп! хлоп! – вновь дернулся пистолет у меня в руке.

Из пулевых отверстий толчками забила алая кровь, Кира оступилась на полушаге и тяжело опустилась на пол, попыталась подняться и не смогла.

– Что это?.. – вырвалось из нее вместе с хлынувшей ртом кровью.

– Всеблагое электричество и цельноалюминиевая оболочка, – сообщил я, меняя стреляную кассету на новую.

Инфернальные твари и малефики могли сколько угодно бахвалиться своими древними силами, но тягаться с прогрессом им было не по силам; магии никогда не угнаться за наукой.

Получили неуязвимость к меди, стали и свинцу? Отлично! Но как насчет алюминиевой оболочки современных пуль? Научились гасить искру пробитого капсюля и выводить из строя ударно-спусковой механизм? Здорово! А как вам электрическое воспламенение порохового заряда?

Науку не остановить. Наука сносит все на своем пути.

Перезарядив «Цербер», я прицелился в девушку, но стрелять уже не пришлось: тень внутри Киры выцвела и рассеялась, будто сдутая ветром пыль. Потустороннее присутствие исчезло, и вместе с ним исчезло то, что не давало девушке умереть. Она обмякла и безжизненно уткнулась лицом в залитый кровью пол.

Не спуская с нее взгляда, я поднял «Рот-Штейр» и попятился к туалетному столику. Там отыскал студенческий перстень Альберта, который еще не успел скрыться под потеками воска, и бросился на выход.

Мой страх никуда не делся – находиться в подвале было просто невмоготу.

Альберт Брандт отыскался в «Венецианском доже» – роскошном борделе с очевидной претензией на изысканность и респектабельность. Компанию поэту составляли три веселых девицы и пара светских львов из разряда тех великовозрастных повес, что никак не могут промотать отцовское наследство, хоть и занимаются этим круглые сутки напролет.

Мой приятель развлекал публику декламацией собственных стихов; публика внимала ему со странным для подобного места благоговением.