Алексей Олейников - Левая рука Бога

– В трапезную, Макар, все в трапезную, – замахал руками настоятель.

– Так ведь места там не осталось уже, – переминался сторож. Корзины оттягивали юношеские руки.

– Макар! – рявкнул отец Сергий, сторожа сдуло.

– Насколько я помню, Пасха будет весной, – заметил Меринский. – А сейчас Рождественский пост на носу. Время покаяния, скорби и сокрушенной молитвы.

– А у них Пасха уже началась, – со злой бесшабашностью махнул настоятель. – Как со вчерашнего дня пошло, так и не останавливаются. Да вы сами видите…

Он кивнул на церковный двор. В центре его на плитке горели десятки свечей и лампадок. Стояли вазы с цветами – васильки и желтые хризантемы, голубые ирисы и почти оранжевые астры. Меринский машинально отметил, что преобладали эти два цвета.

– Кстати, о вчерашнем, – напомнил он. – Что произошло на литургии?

Отец Сергий заметно вздрогнул.

– Я не знаю, что думать. Не понимаю…

– Но вы что-то видели? – порбовец был мягок, но настойчив.

– Все прихожане что-то видели, только каждый свое. Кому-то фаворский свет чудился, у кого-то херувимы, как на росписях, под сводами летали. Я видел свет, золотой с синим…

– Вы допускаете, что он мог иметь природу… – Меринский замялся. – Сверхъестественного характера?

– Я ничего не допускаю, – сказал отец Сергий. – Я геолог в прошлом, то есть землевед, я привык полагаться на известные вещи. Это дело благочинного, епископа, Патриархии – разбираться с чудесами.

– Значит, вы уверены, что это чудо?

Батюшка отвел глаза.

– Я ни в чем не уверен.

– Синий и золотой, – задумался Меринский. – Вы ведь по происхождению окраинец?

– А это здесь причем?! – возмутился настоятель. – У меня на Окраине никого уж не осталось, одна тетка, да и та умерла, наверное, царствие ей небесное.

– Не умерла Оксана Афанасьевна, живет в Тернополе, – заметил Меринский. – Вместе с вашим двоюродным братом и его семьей.

Отец Сергий побледнел, сказал с волнением:

– Раз вы знаете… то должны понимать… я давно с ними не общаюсь. Совсем. Ничего не знаю об их взглядах на власть и международные отношения, и вообще…

– Я понимаю, – закивал Меринский. – Тяжело, когда приходится выбирать между родней и родиной. Но вот умолчали вы о своих родственных связях на Окраине зря, мне придется известить об этом благочинного Савватия.

– Это ваша работа, – со смирением вздохнул настоятель.

– А где ваша дочь? Старшая?

– Зачем вам Улита? – насторожился батюшка.

– Поговорить, она тоже была свидетелем этих необычайных событий. Она в гимнасии или дома?

Настоятель замялся.

– Отец Сергий, мне ведь достаточно звонка, чтобы проверить, пришла ли она в гимнасий, – сказал Меринский. – А где ваш дом, я и так знаю.

– Нездоровится ей, – настоятель смотрел в сторону. – Неладное что-то с ней.

– Значит, дома, – Меринский оглядел храмовый двор, повернулся к водителю, стоявшему за его спиной.

– Вова, едем на Шестой ряд.

– Я с вами, – обреченно сказал настоятель. – Вас она точно не услышит, может, меня.

– Вы о чем? – удивился порбовец.

– Вы не поймете, пока не увидите.

Купол торговых рядов «Ирий» взорвался, расшвыривая стеклянную картечь, прозрачные полые столбы, в которых поднимались подъемники, помутнели, покрылись сеточкой мелких трещин по всей поверхности. Золотой вихрь ударил в срединную площадь рядов, выбил всю воду из фонтана. Туман заволок «Ирий» до середины высоты. После удара наступила тишина, было слышно, как в туман осыпаются стекла, испуганные голоса людей и детский плач носились заблудившимися птицами по проходам.

Только излучатели продолжали рисовать на водяной взвеси продажные объявления.

Продавец лавки «Золото скифов» прильнула к прозрачной стене, пытаясь что-то разглядеть.

– Галя, ты с ума сошла, – сдавленно прошептала из подсобки ее подруга. – Уходим скорее.

– А товар? – удивилась Галя. – Как мы запрем магазин, ключ у Марины Сергеевны.

Старший продавец Марина Сергеевна пять минут назад вышла выпить кофе во внутренний дворик.

– Галя, да какой товар! Это же бомба, бежать надо!

Галя не отвечала, она смотрела в туман, в котором что-то происходило. С безумным визгом пронеслась женщина, Галя отпрянула, и только когда женщина исчезла за поворотом, поняла, что это была Марина Сергеевна – со сбившейся прической, с окровавленными руками. Она бежала босиком.

Алмазное ожерелье, вспухающее в водяной взвеси стараниями излучателей, разлетелось в брызги. Следом за Мариной Сергеевной по проходу потек золотой змей.

Поравнявшись с Галей, змей повернул голову, взглянул на нее зелеными мерцающими, как вода на морской глубине, глазами. Коснулся гибкими усами стекла. Продавец попятилась, бросилась прочь, в подсобку, а позади разлетелось стекло…

Петров курил четвертую. Тяжелый копатель пятился назад, тянул из черной сердцевины тоннеля искореженный остов воза. Взгляд зацепился за женские шлепанцы, повисшие на вывороченном лепестке металла, и никак не мог отцепиться, возвращался к этой мелочи.

Уцелевшие ездоки расползлись вдоль дороги, сидели на вещах или бесцельно бродили по насыпи. Душеведы спасателей и сыскари отлавливали их, собирали на узкой полосе земли между трактом и железной дорогой.

Тракт стоял, гудел, рычал. Дорожники разворачивали большегрузы, отправляли их по старой объездной дороге через перевал, туда же тек поток частных машин.

В небе грохотали вертушки спасателей, сновали между горлечебницей и Северным камнеходом, переносили самых тяжелых.

«Не справятся лечебницы, – подумал дьяк. – Надо запрашивать соседей».

Из Ростова уже вылетела передвижная летучая лечебница, через полчаса она приземлится на воздушном причале Геленджика.

Петров уже устал принимать входящие – отзвонились все, кто знал его номер и обладал достаточными полномочиями, чтобы орать на него по умнику. Это сильно помогало в работе. Губернатора, кажется, чуть родимчик не хватил.

Часа через два прибудут следователи из Ростова, из управления Тайного приказа по Югороссии, тогда можно будет немного выдохнуть и начать выполнять указания – пусть начальство думает. Но до этого надо хоть немного разгрести этот бардак.

Семен Иванович прослужил достаточно долго, чтобы понять, что лучшее, чем он может помочь – это отойти в сторону. Пусть спасают спасатели, это у них хорошо получается, его задача, чтобы службы не мешали друг другу, а работали слаженно. Ну, и разобраться в причинах крушения.

– Десять «двухсотых», восемьдесят три «трехсотых», и еще человек сорок отказались от лечебницы, – подошел десятник, из молодых, Петров его фамилию все никак не мог запомнить. Что-то собачье. Или лошадиное? Смешно, долговязый парень, а лицо эдаким кирпичом. Такого в наружку ставить нельзя, на второй день срисуют. Внешность как отпечаток пальца, а фамилии не запомнить. Но толковый.