Сергей Попов - Небо цвета крови

— Поведаешь хоть, откуда у тебя деньги такие?.. — вдруг поинтересовался Дин, прикрыл один глаз, точно целился. Сам откинул голову, рассматривал небо. То кровоточило, полыхало. — Или не станешь?

Курт шельмовато усмехнулся, но ответил, правда несколько облачно:

— Это по дороге. Заодно будет тема для общения, — затем подступился, какое-то мгновение мялся, извинительно разглядывал налитое открытой неприязнью лицо, потом осмелел и сунул руку. Дин посмотрел на нее с какой-то тоской, потом ударил по тому глазами, все же пожал, но без удовольствия, произнес:

— Ладно, так уж и быть, закрою на все глаза, хотя ты и не заслуживаешь этого… — подчеркнул: — Наверно, — и добавил вопросительно: — Джин-то знает?.. — поправился: — Про деньги, в смысле?

— Знает. Про них знает, но разговор на этот счет с ней не завожу — боится она. Боится, что за ними однажды придут… — пояснил тот, — вот и приходится втайне их брать. А как жить-то? Мало ли что…

— Ну, а если спросит, на что будем новый генератор покупать, что ответим?

— Скажем, что автомат один продадим с магазинами и пулеметные ленты. Нам-то они на что? Крупнокалиберного оружия в доме все равно нет, — отбился Курт и прибавил заговорщицки: — А мы их с собой и так и так возьмем — для отвода глаз, а заодно — на всякий пожарный случай: может, продадим за хорошую сумму, и к тем деньгам не надо будет обращаться. Заодно купим тебе противогаз, раз повод представился.

— Хитришь, значит, — с долгожданной для того улыбкой подметил Дин, и от уголков глаз к вискам потянулись расщепы радостных морщин.

— Приходится, а что поделаешь-то?

— Как действовать будем? — вновь закуривая, поднял вопрос тот.

— Сейчас Джин скажем, что в Грим идем за новым генератором, потом я незаметно заберу деньги, соберемся и где-то через часик отчаливаем, — наметил ход действий Курт, кидая в напарника опасливые взгляды, будто чего-то ожидал, — нормально?

— А чего ж нет-то? Конечно, нормально — поваляться даже успею! — заливистым смешком отозвался Дин и, дососав сигарету, протрубил сипло, с басом: — Ну, пошли тогда говорить, что ли?

И направились к теплице, откуда вылетали тихие разговоры и звонкий хохот.

На ночевку общим мнением решили остаться в четвертом, полностью обворованном товарном вагоне поезда дальнего следования, что прервался на затяжную, растянувшуюся более чем на десять лет остановку по «техническим причинам» всего-то в тридцати минутах от пригородной платформы Хайтвэлли. Или же, если не полениться и вспомнить элементарный устный счет начальной школы, как это достаточно часто делают ради хоть какого-то развлечения и коротания времени не раз идущие таковым маршрутом собиратели и охотники, — ровно одна тысяча четыреста пятьдесят шесть шпал. И всякий, кто проходил этой дорожкой к Гриму — к слову сказать, самой безопасной из всего изобилия имеющихся троп, — в благодарность за кров клал возле последней, шестой, какой-нибудь дар. Да пусть даже пустяк — камешек, монетку там, крышечку от газировки, патрон. Некоторые, особенно признательные, бывало, расщедривались на консервы и воду, выцарапывали на рельсах свои имена, пожелания и напутствия другим постояльцам. Так вот и закрепился за этим местом в народе негласный обычай, ритуал, пока еще никем не нарушающийся, потому что свято и истово верили: уйдешь, не сказав «спасибо» — и больше здесь уже никогда не пройдешь. В любом случае храбрецов, отважившихся на такое вероломное кощунство, еще не находилось ни среди простых вольных путников, ни в бандитском стане, как известно не считающимся ни с какими моральными устоями, ни в обществе «Варанов» — те в особенности не скупились на языческие подношения, насыпали горы гильз, точно золота.

Помимо всего прочего, в рассказах многих странников фигурировали случаи встреч с так называемой «провожатой» — одинокой безглазой старушкой, машущей вслед мертвому составу. Однако очевидцев, всецело глаголющих: «Видел своими собственными глазами, как тебя сейчас перед собой!» — не объявилось ни одного. Да, в общем-то, оно и неудивительно: мастеров на пустой треп в округах немало, а выдумщиков, кому чудится разная чертовщина, — еще больше. Следует вдобавок упомянуть о невероятном фольклорном обилии прозвищ, посвященных этому всеобщему убежищу. «Счастливая тысяча», «Дорога 14/56», «Железная долина», «Проход удачи» — вот тот малый список, крутящийся на языке едва ли ни у каждого человека в Истлевших Землях. А родное название — Вествильская железная дорога, соединяющая, собственно, сам Вествиль — незаселенный город далеко на юге — и Нелем — логово фракции «Бесы», — медленно, но верно вымывалось из памяти людей, слышалось отныне все реже и как-то вскользь…

Спали урывками, оружия из рук не выпускали. Поочередно заступали в караул. Ночь стояла дикая, глухая, непроглядная — хоть глаз выколи. Было по-осеннему знобко, пугающе безголосо. Где-то в слабом шорохе ветра с трудом распознавался монотонный шелест и зловещий перестук закостеневших ветвей разлапистых деревьев, пригашенный набат татакающих по оплавленным рельсам, словно пулеметы, камней, немо шебаршила галька. Часто устаивалась бедная на звуки тишь, как будто какая-то мистическая сила, желая потешиться, заливала уши воском, лишала слуха. Но уже в следующий миг ее растерзывал бесноватый неумолкаемый лай потрошителей, рокочущий за оврагами, и тут же оборванным припевом на него откликались другие, шныряющие неподалеку от станции Хайтвэлли.

Гав-ав!.. А-в-в… гав-в-в… ав!

«Перекликаются, спрашивают друг у друга, где можно без опаски ходить и искать пищу. Умные они, чертовски умные, людям у них учиться и учиться… — понимающе и с уважением расценил я. — Значит, не туфта это все… зверье вернулось. Насиделось в пещерах и подвалах, измучилось, сумело-таки уцелеть…»

Поправил омытую чужим потом картонную подстилку, подлил в крышку чая из термоса, заваренного нам в дорогу Джин, отпил, крякнул, взглянул на напарника: тот, завернутый в плащ, по-детски сопя, храпел с ружьем в обнимку на пенопластовой подложке в глубине вагона, елозил головой по рюкзаку-подушке, в беспамятстве чесался, как блохастая собака.

— Вот кому позавидовать-то надо, — и следом без какой-либо корысти в голосе: — Едва голову где-нибудь приклонит — спит без задних ног, десятый сон видит, точно безгрешное дитя, — удобнее обустроился на животе, крепче прижимая к плечу приклад винтовки. Лай вскоре перемежевался с воем, рокотал звонче, ручьисто. Хрупкое безмолвие, проигрывая им с разгромом, поднималось выше, шло, расшевеленное, по ночному сырому воздуху, резонировало неохотно и заторможенно. — У меня так не получается уже давно, а если и засну крепко — боль в ноге, зараза, возвращается, сводит до горячих слез…