Сергей Попов - Небо цвета крови

— Что делать… на мне досохнет… — вздохнул я, по-армейски умеючи прытко оделся, глухо застегнулся, покрылся капюшоном. Из рюкзака, пошарив, забрал краги — специальные кислотоупорные перчатки. Надел. Сильножгучая жижа прибывала с каждой потраченной зря минутой. Потом некстати ветрище поменял направление, закосил дождь, криво обстреливая окна и часть доныне сухих участков пола. Уходить нужно немедленно — плевать куда, лишь бы подальше от гибели. И, разбегаясь глазами по сторонам, повсеместно видя прибывающую ярко-изумрудную кислятину, докончил: — Дождь, сволочь, льет как из ведра! М-да уж… Изначально хороший ночлег надо было подыскивать… да выбирать не приходится…

Потом бросил за плечи рюкзак, подхватил сложенные костерком автомат и винтовку, к каким подтекала «зеленая смерть», и — дальше, вглубь коровника, на поиски суши, спасения.

Бежал, перемахивал через кипучие ручейки, как заяц от наступающего на пятки волка: расторопно, не помня под собой ног, мгновениями ощупью, вслепую, животным чутьем. Тяжеловесные капли сверху били по капюшону, клевали плечи, бока, вгрызались в неподвластную им прорезиненную ткань, прожигали ничем не защищенные лямки, оружейные ремни, обливали дула, цевья, стекали к рукам. Того и гляди рухнет рюкзачок вместе со всем содержимым, вооружением, и считай путешествие окончено: ни тебе запаса чистой воды, ни провизии, ни возможности дать отпор, ни запасных фильтров, а без них — куда уж там, упаси бог! — склеишь ласты к обеду, а то и раньше, да и не самым приятным способом. Вот что значит не подумал наперед и не укрыл снаряжение хотя бы целлофановыми пакетами.

— Какой же ты, Курт, истукан… — ругал себя, — голову не включил вовремя — теперь расплачивайся. Вот останешься без всего — будешь в следующий раз знать. Если, конечно, этот следующий раз настанет…

Уже достиг середины, а деваться по-прежнему некуда: стойла превращаются в пруд, закипают, чердака и нет в помине — одна только сгнившая деревянная заготовка, с нутряным писком тающая в кислоте. И не видно ничего, ПНВ не достанешь — дождь хлещет. Запрятаться негде: всюду журчание, темнотища, как в пещере, ни одной подходящей дыры или угла — в общем, беспросветность. Чем не крыса на тонущем корабле?..

«Куда идти-то… куда… — накалялись докрасна и немедленно остывали отчаянные мысли, — не может же все так глупо закончиться…»

Где-то за пределами брошенного коровника, в незримости, шуме неутешного ливня, люто и кошмарно гремели рычания и визг мясодеров, скул потрошителей, бродяжных собак, бесперебойный галдеж костоглотов, рык и вопли других выживших животных Истлевших Земель. Непогода карала всякого, кто не нашел убежищ, выкашивала всех без разбора. Несколько раз разноголосицу рвали куцые автоматные очереди и разнобойные одиночные винтовочные выстрелы, крики. Зверье пугалось, голосило, а потом, будто бы по команде, затихали и те и другие. Только ветер и перестукивание пенистых серных дождинок не замирали ни на секунду.

— Кому-то не повезло больше, чем мне… — заключил я, потирая на бегу мокрую от кислоты винтовку. Металл хоть и особый, стойкий, однако злоупотреблять его чудесными качествами не стоило — не ровен час и он обязательно даст слабину, начнет растворяться. Автомат же, вероятнее всего, вряд ли еще когда сослужит мне службу: и так внешне плох, а теперь-то, боюсь, тем более — разжижится, растает, точно мороженое. — Слава богу, что не на улице, а все-таки в каком-никаком укрытии…

Дошел до конца — все: дальше некуда отступать — темнота, заметные в зеленом сиянии нагие кирпичные кладки, полепленные «камнежором», кипятящаяся грязь и черная каша вместо залитого бетоном пола, умертвляющие испарения. Незаконченная часть коровника, отсеченный путь, не ведущий никуда, кроме как к точке невозвращения.

«Курт, где же ты?.. Любимый…»

По телу прокатился могильный холодок, грудь сомкнуло колючим жомом, кричащее сердце молило о спасении, подталкивало вперед, к действиям, велело бороться, существовать, а в голове — затихающая музыка грешного мира, фатальность, шепчущие мысли о конце, об остановке, о том, что кончено все и возврата больше нет. В глазах — дрожащий туман, как у слепца, отталкивающий и одновременно прекрасный лик смерти, финала. За ним — Клер и Джин, Бобби и Дин, ошибки и успехи, радости и печали, взлеты и падения, вся судьба моя. Щеки калились, губы тряслись, самому хотелось рыдать, орать от тупика, незнания, но душа — спокойна и легка, далека от всего, примирилась с неизбежностью. И вдруг, словно прозрение, свет из далекого космоса — семья. Как они без меня будут? Разве можно вот так, наплевательски, эгоистично, махнув рукой на себя, на любимых, на попытки сражения, сдаться и оставить их умирать в голоде, неведении о случившемся, в вечном ожидании моего прихода? Какой же свиньей надо быть, конченой тварью…

«Джин, сердце мое, я выберусь, обязательно выберусь! У меня уже получалось! Получится и сейчас… — духовно бодрил себя, — обещаю. Я обещаю…»

И нет, не видно никаких вариантов, не придумывается резервный план, кругом — западня, ползут к ботинкам лужи, льется кислота со стен, но тут — чудо или обман зрения, насмешка — справа проглядывается сероватая дверь без надписи, подсвеченная люминесцентно-зеленым сиянием смертоносных вод. А за ней — либо конец, либо избавление. Оставаться, идти?..

— Надо попробовать… Ничего же не остается больше… — потерянным голосом вымолвил я и — метеором к ней. Дал пяткой в замок раз, два, на третий, пережившая уйму зим, дверь с треском, срывая петли, вся в щепках улетела в чернь, на что-то громозвучно шлепнулась. Шагнул. На пороге лопнул ремень автомата, за ним — левая лямка рюкзака. От удара оземь оружие разломалось на куски, запенилось, имущество повисло на правом плече, потянуло вправо. Разругавшись непечатным языком, пробуя ногой пока невидимое помещение — прошел, проговорил: — Дай бог тут пересидеть удастся. Иначе без всего вообще останусь… знать хотя бы, где я есть…

Навскидку, въехав пару раз в бочку и больно споткнувшись не то о трубки, не то о железные перекладины, я определил, что нахожусь в небольшом закрытом помещении, отведенном под маленький склад. Раньше здесь частыми гостями были рабочие, сейчас — никого. Попробовал сориентироваться, поводил рукой туда-сюда — темнота ведь, — нечаянно снес какой-то пластиковый предмет, присмотрелся — банка старой краски. Чертыхнулся. Следующие минуты провел в смешанном чувстве опасности и облегчения: с одной стороны, пугала неизвестная обстановка, с другой — бодрила: вроде кислота сюда не добралась, нигде не подтекало. С горем пополам, нащупав какие-то сухие картонные коробки, стену и железные ящики внизу, — успокоился, рассудил бесхитростно, подключив обыкновенный житейский опыт: раз все в целости и сохранности, простояло годы — стало быть, место проверенное, можно обживаться.