Сергей Попов - Небо цвета крови

— Да неужели… — пробасил я и, обрадовавшись такому благоприятному повороту, подумал: «Спасся, что ли?.. Не верю…»

Потом уложил на ящики рюкзак, винтовку, отряхнул краги, сбросил капюшон, вытащил ПНВ с последней батарейкой, закрепил на лбу и включил — тьма отодвинулась, зазеленел маленький чуланчик. Слева — ряд коробок, справа — отодранная дверь, перевернутая бочка, рассыпанные мною упаковки красок, стройматериалы. Бог это, другие высшие силы или молитвы Джин, но нечто завело меня именно сюда, помогло не распрощаться с жизнью. Счастью не было предела…

— Повезло, как же повезло… — возложил руку на грудь, обращаясь к серебряному кулону с фотографией дорогой жены под одеждой, продолжил: — Бывают же чудеса, а собирался прощаться… Спасибо, Джин…

Потом, более-менее обустроившись, задышав наконец-таки ровнее, свободнее, плюхнулся на коробку, хрустнул шейными позвонками, по-домашнему разбросал ноги и мысленно прикинул: кислота сюда не зальется, можно спокойно пережидать дождь, а через пару часиков — выдвигаться. Несмотря на такое опустошительное явление, как кислотный дождь, у него все же имеется маленькая «приятная» сторона — он прогоняет даже особо бдительных и стойких городских часовых со своих постов, на несколько суток создает достаточную задымленность. Пригород Нелема, находящийся под бдительными взорами снайперов-сектантов, после ненастья — ахиллесова пята, брешь в обороне: стрелков, насколько бы сильно они ни замерзли на голову, не отыщешь и днем с огнем, патрули — тоже наверняка будут отсиживаться в укрытиях. Да вдобавок испарения, долгоиграющая туманность, традиционное безветрие — при сильном желании есть возможность скрытно, соблюдая минимальную норму, какую необходимо пройти за день, подойти к городу, под носом у «Бесов» перешерстить каждый дом, любой магазин на свое усмотрение. Такая задача, по-видимому, и предстоит впереди, главное, чтобы ничего, например ловушки, не помешало ее осуществлению — с оперативным экспромтом у меня дела обстоят туго…

— Одно плохо: некоторое время придется идти на голодный желудок и совсем без питья… — огорченно вздохнул я, — сейчас-то маску, понятное дело, не снимешь — проливень, а после еще хотя бы два-три часа выжидай, когда испарения не такими плотными станут, чтобы глотку, наконец, промочить да живот забить хоть чем-нибудь… — утомленно потянулся, прибавил: — Ладно, не пропадем уж… — осмотрел ботинки: грязные до безобразия, но невредимые, не оплавленные: резина качественная, не поспоришь. Следом взял снайперскую винтовку, всю дотошно разглядел, удовлетворённо покивал: слегка разъелась крышка стволовой коробки, опалился ремешок, раскисла обойма, оптика — общее боевое состояние на твердую тройку. — Надежная все-таки малышка, еще послужит, постреляет… — и добрался до рюкзака, прожившего со мной ни много ни мало пять с половиной лет. Весь изнизанный каплями, прожженный, перерубленным обрывком болтается обугленная лямка. Внимательно поглядел внутри — продуктам, слава богу, вроде не досталось. Однако полагаться на него теперь — опасная практика: не побегаешь, не попрыгаешь, а понадобится — не перекинешь ни через забор, ни в проем не сунешь — совсем разорвется. Жалко старичка до слез, никогда не подводил. — Что же мне теперь с тобой делать-то, старина?.. На одной лямке, глядишь, и доковыляем с тобой до пригорода, а когда находки попадаться будут? Как обратно тогда?.. Не выдержишь ты… — повздыхал, потер затылок, поднял глаза на коробки, похмыкал, — а если там посмотреть?.. Вдруг что любопытное найдется, чем тебя подлатать…

Поднялся, начал осмотр с тех, что наверху. Одни забиты пачками изоленты, скотча, проводами, медными пучками, болтами и шурупами, другие — строительными скобами, рулонами войлока, пластиковыми втулками. Рылся, облизывался — домой бы, все для быта сгодится, ничего лишним не бывает, да в один приход всего не утащить: добра вон сколько, а ручек только две. Открыл еще парочку — вначале не поверил — новенькие, будто на днях произведенные, свертки целлофана, и не менее десятка в каждой! Пыльные они, конечно, до безобразия, зато никем не найденные, не вскрытые. Как говорится, бери и пользуйся.

— Ух ты! Обязательно вернуться сюда надо! Такое добро… — взял первый подвернувшийся нелегкий по весу цилиндрик, глаза просветлели — кажется, проблема с сохранностью имущества решена. — Теперь можно завернуть винтовку и рюкзак… жаль, что с оторванной лямкой ничего особо не придумаешь… — достал скотч, повертел на пальце, — в несколько слоев намотать ее, что ли, к оторванному месту?.. Продержится или нет?..

За стеной, пронзая не заканчивающуюся монодию дождя, до ушей доползло шмяканье множества ног по лужам, грязи, нечленораздельная речь — по первому предположению, шло около шести-семи душ. И это в такой-то ливень! Кем же надо быть, чтобы отважиться на такое?.. А растяжки, капканы, наконец?.. Не видно же почти ничего…

Кровь в жилах забурлила, нехорошо заиграла, разрушительным приливом пошла в голову, на глаза сошло искрящееся помрачение, коловоротом закружилась комнатка, запрыгали в безумном танце вещи в ней. И вновь удрученный голос жены, зовущий, жалобный…

«Где же ты, Курт…»

«Я в ловушке. Надо сидеть тихо, мне некуда идти… — рождалось в воспаленном уме, — как можно поверить в это?.. Дождь же…»

Приготовился хватать винтовку — приметил слабенький отсвет меж коробок. Живо растолкал. За ними — маленькое запотевшее окошко в узорных разводах от засохшей краски. Заглянул: шесть человек в длинных противокислотных плащах, капюшонах, противогазах, и при разнокалиберном оружии, закутанном в пакеты, не растворяющиеся ткани, пленки. На плечах — защищенные тем же лямки вещмешков, рюкзаков. Ливень истязал пришельцев, крушил, являл свое господство, а тем хоть бы что — шагают и шагают к коровнику, словно злые духи, отвергнутые преисподней. И фонарей при них нет, и ПНВ — гадай: то ли знают местность как свои пять пальцев, то ли не хуже сов умеют видеть во мраке. Поначалу понятия не имел, кто это такие обрисовываются передо мной, но подпустив ближе, ощупывая замершим взглядом — сразу догадался, вздрогнул: «Бесы».

И отдернулся от окна, чуть ли не заваливаясь на спину от разложенных под ногами вскрытых коробок.

— Будем готовиться к обороне, — прогудел я пустой каморке-убежищу, а затем, переведя глаза на рюкзак, продолжил: — Посмотрим, может, получится разжиться другим рюкзачком…

Все случившееся за последние сутки с Джин и ее семьей безвозвратно перевернуло в ней представление о реальности вне стен родного дома, истерло в порошок полусказочные иллюзии о мирном существовании вдали от всяких ужасов пустоши, о мнимой безопасности и вере в светлое будущее. Черно-красные языки пламени, вылезающие из окон рушащегося жилища, плаксивое шипение досок, копоть, дым, горящий сарай, такая же растерзанная теплица, разгромленная скважина, крики детей, бандиты повсюду — как в замедленной съемке прокручивались эти сцены перед глазами растоптанной матери, постоянно напоминали о себе. Они бессовестно вторгались в и так омраченные минувшими событиями мысли, вносили путаницу, катавасию, туманили и размывали попытки искания надежды. Не отвращала от них ни мимолетная, пьяная от слез дрема, ни живые, теплые, тельца и ручонки Клер и Бобби, жмущихся к мамкиным пальцам, ногам, ни понимание того, что им всем пока дарована возможность дышать. И не было больше никаких дней и часов, прочь ушли из головы теперь звучащие пусто и неуместно слова «сегодня», «завтра», «послезавтра» — они уже не имели никакого значения, смысла, ни малейшей человеческой ценности. Отныне отсчитывались лишь секунды, вздохи, бились в висках и пульсации вен безмерно дорогие мгновения, конвульсии одного взрослого и двух крохотных трепещущих сердец под слоями одежды и кожи, обогреваемой кровью, — то, чем раньше не дорожили и бездумно тратили, не замечали, не брали во внимание. Сейчас мерилом выступало время, каждый траченный на обдумывание миг. На тех и держались последние меркнущие чаяния Джин на чудо и спасение свыше, именно им отводилась роль утолительного облегчения, когда иссякали оставшиеся душевные и телесные силы, сдавалась и чахла некогда непоколебимая воля…