Ярослав Питерский - Ленин жЫв

Девушка была явно напряжена, даже, можно сказать, напугана. Она тяжело дышала, словно поднималась с огромным рюкзаком в гору.

Палкина посмотрела в глаза Кирилла и, словно увидев в них огонёк поддержки, тихо продолжила:

– Но этот метод будет ещё более эффективен, если объединить его с препаратом, который приняли Вы! Вот так. Но для этого нужно знать точную формулу этого самого препарата, который Вы выпили тогда, давно, у себя дома! Вот и всё! А для этого нужно взять у Вас кое-какие анализы! Но делать это нужно как можно быстрее, потому как Вас, Вы уже знаете, увезут в Москву, и тогда… Тогда всё это, действительно, станет государственной тайной, и сведения будут доступны лишь узкому кругу лиц… – Лиза ещё раз тяжело вздохнула и стала совсем грустной.

Лучинский откинулся на своём необычном седалище и закрыл глаза. Какая-то внутренняя пустота и безразличие ко всему услышанному сейчас обволокли его разум. Он совсем не удивился тому, что услышал. Он вдруг понял, что уже просто устал от всех этих странных и страшных новостей. Он устал от этой правды будущего и правды его дальнейшей жизни. Но ему почему-то стало жаль сейчас эту девушку, которая, как утопающий, хватается за соломинку, хваталась за него. Она так наделялась! Он это видел. Он почему-то безоговорочно верил ей! Почему, он не знал. Кирилл вдруг почему-то понял, что он просто не хочет её расстраивать, разбивать её веру.

– А что для этого от меня-то надо? – молвил Лучинский.

– Согласие! Согласие! И всё! Ну и немножко потерпеть. Придётся сделать Вам кое-какую операцию, маленькую…

– Операцию? Надеюсь, пол мне тут не сменят? – грустно пошутил Кирилл.

– Нет-нет! – вскрикнула Лиза и неожиданно, наклонившись вперёд, чмокнула Кирилла в щёку.

Лучинский чуть не упал с унитаза от этого поцелуя. Поражённый, он посмотрел на девушку. А та, как счастливая десятиклассница, поднялась в полный рост и, улыбнувшись, направилась к двери. Остановившись, она оглянулась и, кивнув, ласково сказала:

– Вы, Кирилл, настоящий мужик. Я знала, что Вы согласитесь. Ждите! Через полчаса мы придём. И постарайтесь не ходить в туалет пока.

Кирилл рассмеялся.

Он махнул рукой и буркнул себе под нос:

– Вот дела, мало того, что меня по сути дела уже нет, так ещё и в туалет нельзя. Ну, нет, так нет. Что тут поделаешь…

ГЕНЕРАЛ выглядел немного испуганным. Он сидел в своём кресле, словно потерявший корону император. Как-то отрешённо смотрел в окно и дымил толстой сигарой. Временами, поднося коричневый цилиндрик к губам, он затягивался и попыхивал, пуская едкий густой дым вверх.

Сикора ждал. Он понимал, что у его начальника что-то случилось, случилось очень серьёзное и трагичное. Лаврентий Васильевич не решался нарушить это тягостное молчание, по опыту зная, что генерал должен сам начать первым говорить, тогда напряжение можно будет снять.

– Ты понимаешь, Лаврик, понимаешь, как они со мной поступают. Вот так они оценили мою работу, – грустно выдохнул вместе с дымом генерал свою обиду.

Сикора непроизвольно покосился на его жирную шею. На этот раз, на удивление, она не была красной, и традиционная капля пота по слониной генеральской коже не текла.

– А что случилось? – осторожно спросил Лаврентий Васильевич.

Генерал внимательно посмотрел на своего подчинённого и, помолчав, ответил:

– Они изменили своё решение. В списках, понимаешь, они поменяли на меня квоту.

– Как это?

Генерал вновь вздохнул, как старый бегемот, и пробасил:

– А вот так, мать их! Вот так! Сегодня мне спецсообщение пришло, ответ. Я заявку делал на четырёх человек! А они…

– Подождите. Вы же свою жену включили. Всё вроде нормально? – удивился Сикора.

– Включить-то я включил! Нормально! А вот дочь и её муж?! А вот они-то как?! Я и их… – сокрушался генерал.

Сикора с удивлением смотрел на шефа. Как-то недоумённо и растерянно. Он видел перед собой эту тушу в генеральском мундире и не мог выдавить из себя ни слова. Генерал махнул рукой и продолжил свою исповедь.

– Почему они так лимитируют этот чёртов список? Ну что им там не понятно, что весь федеральный резерв с собой хочет забрать и своих детей? Что за дискриминация? А? Небось, сами-то своих берут… Мать твою! Что я дочке-то скажу…

Сикора сглотнул слюну и как-то жалобно прошептал:

– Они же у Вас ещё совсем молодые люди…

Генерал посмотрел на Лаврентия в недоумении и переспросил:

– Не понял? Ты о чём?

Сикора пожал плечами и как-то искренне громко и отчаянно сказал:

– Зачем они Вам? Они же молодые люди? Они только поженились, только что университет закончили? У них вся жизнь впереди? Зачем Вы их в список-то? Они сами решат, что им нужно, когда повзрослеют…

Генерал побледнел, он в злости выбросил дымящуюся сигару в дальний угол кабинета. Она пролетела над головой Сикоры, как подбитый вражеским аэропланом дирижабль. Толстый шеф заурчал и, как медведь вылезает из своей берлоги после спячки, так и генерал медленно поднялся из своего кресла.

– Да ты что, Сикора? Я за свою дочь! Я хоть что сделаю! Ты что говоришь, сукин сын?!

Лаврентий Васильевич тоже медленно поднялся со стула. И глядя в глаза начальнику, невольно улыбнулся, искренне и невинно.

– Понимаете, товарищ генерал. Я думаю, что не стоит Вашу дочь сейчас в списки включать. Нужно быть более мудрым. Вот что она сейчас? Дурочка ещё молодая. Ни опыта жизненного, ни мудрости бабьей. А вот пройдёт лет сорок, и к Вашим сейчас годам она созреет. Вы же тогда будете, как и сейчас, таким же по возрасту. Что теряете? А к тому времени, может, уже и для всех доступен препарат будет? А?! Для всех будет доступна возможность? А?! А пока Ваша дочь пусть проживёт нормальную человеческую жизнь, без всяких там экспериментов и инъекций. Без этих вот страстей по вечности! Дайте Вы ей жизнью просто насладиться. А там, там всё решите, когда время придёт. Вернее, сама она решит. Это лучше будет. А то вот сейчас за неё решение примете, а она потом Вас корить будет…

Генерал загудел, как испорченный самовар, и, налившись кровью, став цветом как пережжённый кирпич, как-то дико и страшно закашлял. Он сотрясал стены силой своих больных и прокуренных лёгких, наверное, больше похожих на дряблые старые мешки от волынок.

Лаврентий немного испугался. Он представил, что вот сейчас у генерала лопнут от напряжения вены, и эта стапятидесятикилограммовая туша рухнет тут на пол, дергаясь от кровоизлияния в мозг. Но генерал схватил со стола графин с водой и залил внутренний пожар.

Он немного намочил свой галстук и, стряхнув с него капли, зло чмокнул:

– Мать твою. Ты, Сикора, болван! Но, как я вижу, хитрый болван! Ты какой-то как угорь скользкий, вроде дурак, а вроде как хитрый идиот. Не поймёшь! Сукин ты сын!