Ольга Голосова - Преобразователь

Конечно, не один я такой умный, поэтому, скорее всего, меня где-нибудь в кустах будет поджидать парочка дюжих молодцев. Но мы… А мы их обдурим. Сделать себе роскошный бюст из воздушных шариков, вымазать рожу хной и напялить узбекский халатик — меня и родная мама не узнает. А что, если еще покраситься в черный цвет? Мысль о предстоящем преображении столь вдохновила меня, что я едва не забыл о главном. А что, други мои, главное в нашем с вами убогом существовании? Правильно, деньги.

Если бы деньги у нас с вами не были главными, то и существование наше нельзя было бы назвать убогим. Вот такая максима, достойная Марка Аврелия [76] Марк Аврелий — древнеримский император, по преданию отказавшийся от императорской власти, оставивший Рим и удалившийся в свое имение, где занялся огородничесвом и садоводством. Нам известна книга его размышлений «Максимы». , сменившего Рим на капусту.

А капусты-то мне и не хватает. В нынешнем смысле, впрочем, а не в Марк-Аврелиевом. А где ее взять? Можно банально ограбить кого-нибудь. Можно украсть. Можно заработать. А можно… Мысль моя устремилась в бесконечность, но, как говорил тюремщик герцога де Бофора, если бы хоть один план побега из тех четырехсот, что имеются в голове его высочества, был верным, он давно бы сбежал.

Посему я решил снова прибегнуть к помощи милосердных и тем прекрасных женщин.

Сойдя с автобуса на задворках Бухары, где пахло, как и триста лет назад (когда-то из-за полного отсутствия канализации и привычки жителей испражняться на улицах арабские философы переименовали Священную Бухару в Абу-Хару, что в переводе означает «отец дерьма»), я пошел искать цирюльню. Обойдя некоторые, а всего было их великое множество, я, понаблюдав за парикмахершами, выбрал подходящую.

Ханум [77] «Тетушка» ( тюрк .), — уважительное обращение к женщине в Средней Азии. лет под семьдесят, обладательница необъятных форм, лихо выплеснула грязную воду из тазика в чахлый палисадник перед крыльцом. Едва она скрылась за дверями, как я, приняв самое жалкое выражение лица, вошел в женское отделение, чем вызвал страшный переполох среди не до конца раскрепощенных женщин востока. Они охнули и схватились за платки. Я же направил стопы к необъятной мастерице и бухнулся перед ней на колени.

— Матушка, спаси, возопил я, хватая ее за руки. Женщина вздрогнула, в ее черных миндалевидных глазах мелькнуло изумление, но в ту же минуту она махнула рукой молодицам, и они кинулись вон.

— Ай, зачем мужчине стоять на коленях? — спросила цирюльница, и я подумал, что опять не ошибся.

— Матушка, меня хотят убить, и, если вы верите в Аллаха, вы должны мне помочь.

— Аллах — это хорошо, но ты, может быть, вор или спал с чужой женой?

— Спаси Господи, — вырвалось у меня от всего сердца. — Причем тут жены? Я сбежал от русской разведки, потому что не хочу быть наемным убийцей. Мне надо вернуться домой. Я здесь у родственников гостил, а они меня поймали. Мне нужно к родственникам — у них мои документы.

Женщина молчала. Ее лоб был до бровей скрыт разноцветным шелковым платком, сильные пальцы в перстнях скрестились на необъятной груди. Я не отрываясь смотрел в ее живые черные глаза и твердо верил, что она не откажет мне. Мало кто из женщин, когда им не угрожает опасность, может отказать мужику. Читайте Мопассана.

— Так чего хочешь? — спросила она, и я решил, что с колен можно встать. Я вскочил и, склонившись к ней с выражением то ли почтительного сына, то ли молодого джигита, произнес:

— Мне нужно, чтобы вы помогли мне изменить внешность. Покрасить волосы, кожу, постричь — что угодно. Беда в том, что мне совершенно нечем за это заплатить.

— Ай, дорогой, зачем деньги? Не можешь заплатить, поможешь и мне, так?

Я вообразил себя проданным в рабство и осторожно ответил:

— Уважаемая, чем смогу — помогу.

— Вот и хорошо.

Женщина взяла меня под локоть и увлекла в хтонические недра трущобной цирюльни.

Усадив меня в скрипучее кресло времен Брежнева, она набросила на меня покрывало и окинула цепким профессиональным взглядом.

— Что хочешь?

— Хочу быть лысым брюнетом со смуглой кожей. Кожу можно хной…

— Ай, бек, ай, дорогой, ты свою маму рожать учил?

— Молчу-молчу.

— Давай сначала покрасим, потом пострижем, как здесь мужчины носят. А кожа… Можно кожу. Сейчас автозагар продается, но он проступит только часов через шесть, да и ляжет плохо. Что ж, украсим тебя, как невесту к свадьбе.

Женщина засучила рукава полосатого платья и принялась за работу. Сначала мне на голову нанесли отвратительно воняющую смесь под лихим названием «Черный бриллиант». Затем я посидел с полотенцем на голове за занавесочкой в каком-то закутке, где развлекался тем, что слушал болтовню местных красавиц, причем понимал из нее только слова типа «мобильник», «рубероид» и «мерседес». Потом меня вывели, помыли мне голову и показали мне себя. Я ахнул. Если бы я знал раньше, что из меня получится такой сексуальный брюнет, я бы сделал это себе сам. Над моей буйной головой хищно лязгнули острые парикмахерские ножницы.

— Лысым ты всегда стать успеешь, дорогой.

И на пол полетели клочки волос цвета воронового крыла. Хорошо, что раньше я предпочитал буйную шевелюру, так что теперь было из чего фантазировать.

Через пятнадцать минут я превратился в знойного джигита. Узбека, конечно, из меня не получилось, разрез глаз подвел, но чеченец с твердым подбородком и злыми синими глазами вышел отличный. Надо прорепетировать гордую сутулость и пореже моргать во время разговора.

В последний раз щелкнув ножницами, ханум гордо откинула назад голову и оглядела свою работу.

— Ай, хорошо! — она смачно поцеловала кончики своих пальцев и велела мне выйти обратно в каморку.

На узбекском она позвала девушку и что-то ей сказала. Затем вошла ко мне.

— Я послала Лейлу на базар, она купит индийской хны, куркумы, чая и черного кофе. Будем наряжать тебя дальше, дорогой, — ее глаза лукаво сверкнули, и я вспомнил, что в каждой женщине есть змея.

Затем ханум вытащила из фартука замусоленный мобильник и кому-то позвонила.

— Сыну звоню. Он одежду принесет, как здесь носят. И проводит тебя куда надо.

— Нет, уважаемая. Провожать меня не надо. Если с твоим сыном что-нибудь случится, его кровь будет на мне. Поэтому я сам. И как зовут тебя, кого мне благодарить?

— Зови меня матушка Фирюза. Я делаю это тебе не за деньги, а потому что между бровей у тебя читаю я дальнюю дорогу и не хочу ее обрывать. Я старая и умею читать печать Аллаха на людях. Сегодня я помогла тебе, завтра — твои дети помогут моим. Не все можно купить за деньги, дружба — одна из этих вещей.

Женщина вздохнула.