Ксения Таргулян - Корабль уродов

— И, — главный вопрос, — кому ты… проиграл?

Якобс молчал. Паршиво.

— Ну, там долгая цепочка… В общем, можно сказать, что твоим…

Меня накрыло тошнотворной волной, и когда она схлынула — запульсировала голова, по телу пробежала спазматическая боль, осталась в сердце. Несколько его ударов отдались по всему телу, затем оно просто ныло. Иногда чувствую себя дряхлым стариком.

Я молчал, мысленно прокручивая короткий диалог. Что ж, я должен был ожидать подобного… Игрок вроде Якова ни перед чем не остановится. Глупо обвинять его в чём-то: он никогда не скрывал своей сути.

— Джеккимор?

Я заставил себя откликнуться: «Что?»

Послышалось шебуршание — он встал — шаги, и вот он высится надо мной. Сел на корточки, так что наши лица оказались на одном уровне.

Черт подери, на его физиономии был самый обыкновенный для него задор, и больше ничего! Я мысленно взвыл, но продолжил невозмутимо, насколько мог, смотреть на него.

— Предлагаю спор.

Я не выдержал этого и отвел глаза. От ударов сердца снова расползались круги боли, как от капель.

— Спорим на твою свободу, что ты отгадаешь слово, которое я загадал?

Я проклял вселенную и пожелал провалиться куда подальше, прежде чем понял, в чём суть.

— То есть, — сипло уточнил я, — я ставлю на то, что не угадаю?

— Точно, — его глаза по-кошачьи светились. — Я загадал, можешь называть своё.

Я успел мысленно перебрать варианта четыре, а затем понял, что, в общем-то, от слова тут ничего не зависит.

— Тарелка, — сказал я.

Якобс вздрогнул и захохотал, так что я едва не лишился сознания — от громогласности его смеха, бьющего по моей раненой голове, и от вьющегося внутри страха, что он просто издевается надо мной.

— Охренеть как близко, — отсмеявшись, пораженно заявил Якобс. — Я загадал рюмку, — он выжидательно посмотрел на меня, но мне было не до смеха. — Просто понимаешь, о тарелке я тоже думал, но в итоге остановился на рюмке, — всё равно не до смеха. — Ладно.

Он поднялся, быстро обошел меня и стал возиться с наручниками.

— Ты выиграл, — скорее сам для себя констатировал он. — Теперь у меня два противоречащих долга, которые нейтрализуют друг друга, так что я могу…

Наручники один за другим наконец щелкнули, и я смог посмотреть на свои драгоценные руки.

Якобс помог мне подняться, я подозрительно покосился на него, и мы пошли обратно по мрачному лабиринту.

— Поразительно, — сказал я, медленно отходя от шока. — Пистолет, наручники — ты всё это время носил их с собой?

— И впрямь поразительно, — ответили мне из темноты, но не Якобс — он замер у меня за спиной, и я, похолодев, тоже остановился.

В освещенную часть коридора выступили пятеро мужчин — с интеллигентными лицами, в джинсах, расстегнутых куртках, шарфах… но их взгляды явно давали понять, что внешность обманчива.

— Впрочем, нас предупреждали, что возможно такое развитие событий, — продолжил говоривший, непринужденным движением руки доставая из рюкзака за спиной укороченный автомат. — Господин Яков Гельман, оружие на землю, пожалуйста.

Часы напролет я рассказывала Лени обо всём, что происходило со мной после нашего с ним расставания, всё время сбивалась, скакала по времени. В какой-то момент мы коснулись совсем недавних событий — моего пребывания в гостях у друзей Джека, и в том числе моего дня рождения.

— Что? Постой! — опешил Лени. — Тебе восемнадцать?

— Ну да.

— Но… то есть… Тогда тебе было?.. — он смотрел на меня с необъяснимым ужасом, и мне стало не по себе.

Я развела руками.

— Четырнадцать? — наконец выдавил он.

— Ну да, — я нахмурилась в недоумении. — А когда впервые увиделись — тринадцать. Я же тогда как раз ко дню рождения готовилась, помнишь?

У меня душа ушла в пятки от того, как исказилось его лицо при этих словах.

— Да что не так? — прошептала я, беря его за руку — рука дернулась в бессознательной попытке отстраниться от меня, но он сдержал этот порыв и через силу улыбнулся мне — отчего мне стало еще более неуютно.

— Просто, — он облизнул губы, глядя на меня широко распахнутыми немигающими глазами. — Это означает, что… ты была совсем ребенком. Я думал, тебе никак не меньше шестнадцати, — он запнулся, словно ему перехватило дыхание, и опустил взгляд. — Выходит, я совратил тебя.

— Совратил? — я будто попробовала слово на вкус — и оно оказалось из ряда вон. — Да у нас же ничего не было.

Он сверкнул глазами:

— Я бы не назвал те поцелуи «ничем».

— Я бы тоже, Лени! Я!.. Они очень много для меня значили, правда, ты не представляешь, сколько я их вспоминала, — я закрыла глаза, чувствуя, как заливаюсь краской. — Но… «совратил»? «Была ребенком»? Нет, Лени. Иначе бы ты не воспринимал меня как девушку, не так ли?

Он оставался мрачен и в чём-то винил себя.

— Слушай, да что значат эти цифры? Я уже в одиннадцать лет неплохо так целовалась с Джеком и…

— Что?

Что-то во мне оборвалось — и в нём, кажется, тоже.

Мы с ужасом смотрели друг на друга. Его взгляд постепенно чернел и пустел, наливаясь ревностью — а я чувствовала, как к глазам подступают слезы. Потом — через эти слезы — я разозлилась и фыркнула:

— И что ты притворяешься, что не видел нас и не знал? Ты вообще женат!

Еще две или три секунды он пронзал меня страдальческим взглядом, но затем мои слова подействовали, и он отвел глаза.

Но на меня уже нашел кураж, и я не спешила останавливаться:

— Ты же и любишь ее, небось — раз женился! Спишь с ней каждую ночь, да, как подобает порядочному мужу? Сейчас со мной, а через полчаса с ней, да?!

— Если тебя это успокоит, — пробормотал он, не глядя на меня, — я женился по залету.

Я внутренне побушевала еще немного, да и затихла — мне было слишком страшно потерять его еще раз.

Мы долго молчали, каждый думая о чём-то своем. Слышался шум ноябрьского ветра за окном, телевизор в соседнем номере… Мой взгляд блуждал по его красивым рукам с квадратными ногтями, по мягкому полосатому свитеру, по светлым волосам…

— А сколько ему лет? — тихо спросил Лени. Я подняла голову. — Джеку, — пояснил он.

Я задумалась на секунду.

— Двадцать пять.

Он взял мою руку и начал перебирать пальцы.

— А как ты думаешь, сколько мне?

Я внимательно посмотрела на его лицо. Он выглядел старше Джека. Вообще, он ужасно постарел за эти четыре года. По лбу пролегли две тонкие вертикальные морщинки, у правого виска вилась одинокая седая прядь, и все грани лица казались тверже, взрослей.

— Тридцать? — осторожно предположила я.

Он печально кивнул:

— Двадцать семь. Все дают больше.

Мы снова замолчали.

Я вспоминала те безумные, накаленные минуты, когда Лени видел нас с Джеком, когда…