Дмитрий Барчук - Орда

В верховьях реки из‑за мелководья нам пришлось бросить ладью. Еще триста верст мы пробирались пешком таежными тропами до Байкала.

На берег священного моря вышли под вечер. Вчетвером. Государь, я и еще два казака. Смеркалось. Усталое солнце клонилось к горизонту, оставляя на бескрайней водной глади свой сверкающий след. Желтели листья берез и осин. Стоял сентябрь. Байкал тяжело вздыхал, выбрасывая на берег ленивую волну.

На душе стало торжественно и спокойно. Я прикрыл глаза, заряжаясь мощью от великого моря.

– Наконец-то я нашел себе пристанище, – произнес государь и направился к набегающим на берег волнам.

Я и опомниться не успел, как мой повелитель, не сбавляя шагу, вошел в воду и продолжал идти все дальше в глубину, пока не скрылся вовсе.

Мы с казаками завороженно смотрели на то место, где пучина седого Байкала сомкнула свои воды над последним ордынским ханом и царем непризнанной Московии.

Мир его праху!

Вскоре я расстался с казаками. Служивые попросили отпустить их домой, в Тобольск, прослышав от местных жителей, что простой народ новая власть не трогает. Я отпустил их к женам и детишкам, а сам продолжил свой путь на восток.

Как тать лесной, пробирался я по уссурийскому тракту, всякий раз прячась на обочине, услышав конский топот или скрип телеги. Села и остроги я обходил ночами стороной. Питался грибами и ягодами. Иногда подстреливал из ружья белку или зайца. большого зверя жалко Выло изводить, что Вы накормиться одному.

Перезимовал я в брошенной охотничьей избушке. Благо, хозяин зимовья оказался человеком запасливым и там было все, чтобы выжить зимой. По весне я тронулся в путь. Через Амур меня переправил лодочник-китаец. На перекладных я добрался до Чаньяна, столицы Китайской Татарии. Однако собратья встретили изгнанника не очень-то приветливо. Один министр даже организовал на меня покушение. Но я отбился и бежал от китайских татар.

В корейском портовом городишке Пуссан я за десять золотых монет нанял небольшое суденышко, на нем и переплыл на остров Хонсю.

Японцы когда-то отразили наше нашествие, но в долине Лизу, я слышал от тобольских старейшин, осталось поселение потомков татар. Они чтили Ясу и на ее основе выработали свой кодекс чести.

Мне здесь пришлось по душе. Понравилась замкнутость и самобытность островитян.

В городке Айзу-Вакаматцу, столице самураев, меня встретили как родного. Многие из местных жителей еще сохранили в своем облике европейские черты лица, а некоторые из них были хр истианами.

Здесь я нашел свою пятую жену. Да простит меня Господь за грех пятого брака. Акини-сан родила мне двух сыновей и дочь, которых я назвал Василием, Дмитрием и Анастасией.

На сем свои воспоминания я заканчиваю. Очень болят глаза, и язык уже плохо слушается меня. Видать, скоро я встречусь с моим повелителем. Спасибо Акини-сан, что она так долго и терпеливо записывала мой рассказ.

Храни Бог ее и вас, мой читатель!

Все-таки как здорово, что архангельские карабинеры оказались не такими меткими стрелками, как воевода Асташев. Иначе бы горел сейчас ротмистр Иван Зурин в геенне огненной, а ваш покорный слуга томился бы на какой-нибудь новой сибирской каторге. Благо, их после прихода правительственных войск в Сибири очень много развелось.

Томск мы застали весь в пожарищах. Зуринские гусары сожгли военную и мирскую канцелярии. В двух церквах спалили себя заживо ревнители старой веры. Многих томичей посадили в острог за сочувствие прежней власти. Попал туда и я. Пока мы гонялись за ордынским царем, пришел приказ о моем задержании. Потом меня под конвоем отправили в Казань в Следственную комиссию, почему-то по делу Пугачева.

Оказалось, что мой давний соперник и заклятый враг господин Швабрин под пытками заявил, что я присягал самозваниу и состоял у него на службе.

Спасибо Ивану Ивановичу Зурину. Как только он оклемался после ранения, то сразу приехал ко мне с дорогой моему сердиу Марией Ивановной Мироновой. Машенька увидела меня, грязного. Бородатого, сразу ахнула и лишилась чувств.

Сколько ей, бедняжке, потом еще пришлось пережить унижений, прежде чем она выхлопотала у императрицы освобождение для меня.

Вскоре я женился на Марии Ивановне. Мы поселились в имении моих родителей. Машенька родила мне трех чудесных дочерей, которых мы потом удачно выдали замуж: двух за соседних помещиков, а младшенькую – за симбирского обер-полицмейстера.

Родители мои давно уже преставились, да и Мария Ивановна, душа моя, вот уже два года как покинула меня.

Живу я теперь бобылем в обветшалом доме и задумываюсь иной раз, как бы сложилась моя судьба, получи я полвека назад карту асташевских приисков.

А недавно я догадался, куда эта карта исчезла. Совершенно случайно прочел в «Петербургских ведомостях» статейку о меценатстве богатого томского золотопромышленника Ивана Дмитриевича Асташева, владеющего самыми богатыми приисками в мариинской тайге. Так вот, значит, кому перешло по наследству главное богатство воеводы. Его внуку. Подлая Азиза не смогла простить предательства даже собственному сыну и сунула карту под рубаху Димке, когда относила его в остяцкую избушку к рыбакам. А уж сынок его, видать, разбогател на дедовом золотишке.

Как же я тогда был близок к богатству!

От волнения мое здоровье совсем расстроилось. Съезжаются дочери с мужьями и внуками. На дележку отцовского имущества. Видно, пора и мне. Что-то загостился я здесь…

Они сошли с поезда, не доехав до города одну станцию. Отсюда до дачи было ближе. Но все равно километров пять. Их Аксаковы преодолели пешком под проливным дождем. Ни у старшего, ни у младшего в кармане не было ни копейки. Желания этих мужчин были такими простыми, такими земными, что казалось, ничто не может помешать их реализации. А мечтали они сейчас о том, как придут на дачу, накопают в огороде молодой картошки, сварят ее, посыплют укропчиком да лучком и будут ее есть, пока животы не лопнут. Потом натопят баньку. Попарятся, похлещут друг друга березовыми веничками, смоют с себя всю дорожную грязь. А потом посмотрят перед сном новости и заснут крепким сном.

Однако на даче их ждал сюрприз. Свет в окнах горел, а из трубы валил дым. Кто-то топил камин.

Андрей Александрович, сгорая от желания увидеть нежданного гостя или гостью, быстро открыл дверь калитки своим ключом. Ему навстречу с радостным лаем бросился забытый всеми хозяевами бульдог Черчилль. Входная дверь отворилась, и на крыльце показалась женская фигура в фартуке.

«Марина!» – хотел крикнуть старший Аксаков, но вовремя сдержал себя. Потому что это была не жена, а дочь.