Владимир Моисеев - Наивный наблюдатель

Помещение, в которое он попал, больше всего походило на проходной пункт: дорогу преграждал турникет, а рядом, в будке, сидел живой старикан — сторож.

— Мне бы пройти, — попросил Зимин.

— Пропущу, если документ есть.

— Бумага, что ли? — растерялся Зимин.

— Ты не умничай, вставь жетон в щель. У тебя жетон есть, мил человек?

Это было по-нашему, по-человечески. Зимин пришел в себя, сосредоточился, приготовился к возвращению в мир, где ему вновь понадобится умение быстро соображать и подчиняться правилам.

Он вставил жетон в щель и, к его радости, на турникете загорелась зеленая лампочка.

— Вот видишь, — сказал старикан почти ласково, — не так уж у нас и страшно, как некоторые рассказывают.

Перебравшись через турникет, Зимин остановился, ему захотелось поговорить со сторожем. Задать пару вопросов. Какой-то он был странный — этот старикан. Зимин не сразу понял, что его заинтересовало, а потом сообразил.

— А что же ты сидишь без маски? — спросил он. — Как это ты решился показать свое лицо?

Сторож оторвался от разгадывания кроссворда и с любопытством посмотрел на Зимина. Его взгляд был ясным и добрым, пожалуй, только слегка удивленным. Словно он неожиданно увидел перед собой живого человека, что на его посту не часто случается. Наверное, это был первый случай, когда пересекающий турникет обратил на сторожа внимание и задал вопрос, совсем не связанный с режимом пересечения разделяющей полосы, а касающийся именно его — живого сторожа.

— А тебе какое дело?

— Так ведь непонятно. Меня всегда интересовали люди, которые поступают по-своему, нарушая сложившиеся традиции.

— Самовольники, что ли?

— Можно и так сказать.

— Тогда проходи мимо, я не из таких.

— А почему вы без маски?

— Не потому, что я какой-то там самовольник. Просто мне глубоко плевать, видит ли кто-нибудь мое лицо или нет. Давно здесь сижу. В первое время, не буду скрывать, я считал, что моя работа прибавит мне людского уважения. Должность у меня важная, от таких, как я, многое зависит. Может быть, с помощью моего турникета поддерживается социальная стабильность всего общества. Вот я и решил: пусть, думаю, запомнят люди мое лицо, пусть оценят по достоинству мой труд. Это только потом я понял, что до меня никому нет дела. А мне, получается, до них. В маске я или без маски, никто этого не замечает, потому что люди, пересекающие турникет, не смотрят на меня. Они даже не узнают меня, если встретят, скажем, в баре. Им не придет в голову, что я тот самый старикан, что сидит на проходной. Ставлю десять против одного, что они не смогут составить мой фоторобот. Вот так и живем.

— Благодарю за интересный рассказ, — сказал Зимин.

— И тебе, прохожий, большое спасибо. Хороший ты, видно, человек. Если что-нибудь понадобится, ты приходи, не стесняйся, если смогу — обязательно помогу. Зови меня дядей Мишей. А тебя как зовут, если не секрет?

— Зимин.

— Почему-то я думаю, что еще услышу про тебя, — сказал дядя Миша.

— Если мне не удастся спрятаться, — пошутил Зимин.

— А вот это правильно. Постарайся, конечно. Это дело хорошее — спрятаться. Трудное. Но попытаться стоит. Удачи! А то еще поймают!

— Мне говорили, что я скользкий.

Всего лишь месяц прошел с того дня, как Зимин был разоблачен, перемещен, а затем возвратился в Усадьбу, но как многое за это время изменилось.

Зимин шел по пустынным в это время суток улицам и удивлялся тому, какие метаморфозы претерпело его представление о жизни в Усадьбе. Теперь он даже не знал, правильно ли называть это скопление элитных жилищ городом, но уж точно это был не поселок и не деревня. Удачно получилось, что поселение назвали Усадьбой — поскольку это был новый вид застройки для совместного проживания, не имевший до сих пор аналогов в мировой истории. Слово усадьба стало нарицательным.

Архитекторы и строители, принимавшие участие в ее возведении, справились со своим делом самым наилучшим образом. Жилища были красивы, качественны, удобны, целесообразны и соответствовали высоким требованиям экологии. Дворовые пространства утопали в зелени. Перед домами были устроены удобные площадки, покрытые специально выведенным сортом мягкой травы для отдыха, небольшие рощи живописных деревьев, предназначенные для защиты от солнечной радиации в особенно жаркие дни, цветники, в которых выращивались самые изящные и радующие глаз цветы редких сортов, известные только профессиональным флористам, живописные фруктовые сады для любителей отведать натуральный продукт прямо с дерева. Не было недостатка в бассейнах и спортивных площадках. Казалось, что строителями предусмотрена любая мелочь, которая могла поддерживать в обитателях Усадьбы постоянную радость и уверенность в завтрашнем дне.

Одного не понимал Зимин, как в этом прекрасном мире могут существовать люди. Ради чего?

Про себя он знал или догадывался. Все, что с ним до сих пор происходило, имело одно понятное объяснение и одно оправдание: он должен был пройти сто испытаний, чтобы стать писателем. Он бы никогда не решился вести себя подобным образом, если бы не чувствовал, что есть в нем некая искорка таланта. Даже не так, если бы он не был абсолютно уверен в том, что у него получится. Зачем иначе природа наделила его способностью чувствовать будущее и интересоваться людьми?

Зимин горько усмехнулся. От своего умения он привык ждать неприятностей. Вот и сейчас, на его месте любой бы пустился в пляс, потому что после неожиданной встречи с Нау и чудесного зачисления в списки Центра, можно было бы посчитать, что его цель достигнута, и его теперь будут использовать, как писателя. Но Зимин понимал, что это всего лишь начало. Впереди его ждали новые препятствия, тревоги и бесконечная борьба. И он был к этому готов.

Ноги сами собой принесли его к особняку, который все еще принадлежал ему. Он вспомнил о Марго. Интересно, как она справлялась без него?

Позвонил. Она открыла.

— Привет! — сказал он, улыбнувшись.

— Привет и тебе, Зимин, — ответила Марго с явным раздражением. — И где это тебя, прости за резкое слово, носило?

— Я был занят. Дела.

— Какие это дела? Ушел на работу и пропал. В фановую трубу тебя засосало, что ли? Ерунду какую-то говоришь, а я должна верить?

— Не все, что происходит с нами, приносит грусть.

— Это ты о чем?

— Так, к слову пришлось. Подумал, что люди склонны искать в любом событии повод для печали и тревоги. А это неправильно. Бывают, конечно, и беды, и провалы. Но не всегда.

— Нашел себе новую девицу?

— Да нет. Я же сказал, что был очень занят. А как только освободился, сразу к тебе. Соскучилась, значит?

— Мне тебя не хватало.

— А-а, понятно.

— Ты пропал так внезапно. Мне пришлось не сладко. Быть одинокой — гнусно.