Александра Ковалевская - Война Моря и Суши (litres)

Арт сказал себе, что пойдёт до конца, но не даст генералу осуществить…

Что?

Что осуществить?

То, о чём говорит вояка, нельзя назвать иначе чем шовинистическим бредом и манией величия.

Валевский отвёз отчёт в Главное Управление, отдал доклад руководству и, уже ничему не удивляясь, узнал, что попасть домой не судьба: сотрудники ГУ в ближайшие пять дней лишены возможности уходить из офисов. В такой режим перевели все правительственные учреждения, имевшие хоть какое-то отношение к государственным секретам.

Генерал Ли Оберманн действовал напролом.

Времена торжества не разума, но грубой силы наступили. И не в Надмирье, а в Подводных Колониях.

К исходу первых суток нашего заточения в Главном Управлении Валевский подошёл ко мне, и квадратная его рожа была решительной и неподвижной, словно вырезанная из камня. Догадываюсь: ночью он, как и я, проигрывал все возможные варианты дальнейших событий, так что, когда Валевский открыл рот, я был готов услышать именно то, что услышал.

Знаю: мои щёки заросли щетиной и сейчас щетина нелепо контрастирует с новой расцветкой волос. Валевский, вежливый тип, потягивает носом, молчит, соображает; а ведь от меня на весь отдел должно разить тонизирующей жвачкой.

Мне надо перестать испытывать его терпение: Арти тревожится. Он рассматривает меня со сложным чувством, в котором всё: и тревога, и недоумение, и вопросы без ответа, и превосходство старшего… Когда это ты заделался старшим, а, молокосос, – вчерашний выскочка из Университета? Ты признался, что после возвращения от внешних чувствуешь свою инаковость. Так чувствует себя взрослый, остановившийся понаблюдать за детьми, играющими в наивные забавы его детства, – верно я угадал? Что ты скажешь, когда узнаешь, что догонялки на самом деле всего лишь прикрытие для тех, кто играет в прятки?

Валевский смотрел на Марка, пытаясь разобраться в своих чувствах:

«Я не простил тебе Зелму, инсуб. «Секс дружбе не помеха», – так ты говорил? Ладно, проехали. Я закрыл на всё глаза, инсуб. В конце концов, и в этом ты верен себе. И ты по-прежнему единственный, в чьём участии я нуждаюсь больше всего. Нет, даже не так. Твоё участие мне жизненно необходимо. Нет, не мне, – теперь ты нужен делу».

– Я должен остановить войну! – произнёс Валевский, не в состоянии и дальше нести в одиночку тяжкий груз сомнений.

Война с Надмирьем подняла столько мути в Колониях и на поверхности и поднимет ещё больше, если он будет оставаться молчаливым статистом. Пришла пора действовать. Правильно ли то, что он задумал, или нет, – Арт согласен держать ответ за всё. Если у него есть шанс повлиять на события, он обязан сделать это.

Я смотрю на тебя и вспоминаю наше знакомство четыре года назад, и покупку крошечного Полосата, и твоё восхищение красотами Союза, и вызывающе красногубую Лили, нарисовавшуюся в кафе «Тридесятого царства», чтобы увести меня на задание, про которую ты подумал совсем другое… Арти, дружище!

– Артемий Валевский, бездна, где ты болтался целый год?!

«Мда… демоны моря тоже плачут. Ещё как плачут».

Валевский увидел, что Эйджи словно включился; по крайней мере, на мятой физиономии ожили и засияли глаза. Большего в его нынешнем состоянии нельзя было и ожидать.

У аналитика потеплело на душе, он сказал:

– Мне кое-что нужно сделать, но понадобится твоя помощь, Марк.

Я молчу. В конце концов, имею полное право не знать, что у тебя в голове. Я молчу. А ты слегка нервничаешь. Не дрейфь, Арт!

Но молчание не может длиться вечно, и я спрашиваю:

– Чего ты хочешь? Ты хоть понимаешь, что это пахнет пожизненным заключением? Ты в своём уме? В одиночку остановить мировую войну? Герой! – ругаюсь непритворно, потому что реально боюсь. Развязка близится. Я слишком хорошо знаю Оберманна. Жаль, что не успел узнать, кто всё-таки стоит за спиной папаши гениальной и уродливой Мо?

Валевский настороженно подбирается:

– Откуда ты знаешь, что у меня на уме? Что я хочу остановить войну и как именно я хочу это сделать?

Я прокололся. Откуда знаю, что у тебя на уме? Вот молодчина, допёр наконец. Это через три года знакомства!.. Но сейчас не до разъяснений проникновенных наших взаимопониманий, и давай-ка, дружище, вернёмся в тему:

– Мы оба знаем Главное Управление, его секреты и свои возможности. Вариантов у нас немного.

Арт кивает:

– Завтра утром все сведения моего отчёта, пакет Кавалли-Борджия и решения ГУ, касающиеся стратегии войны, должны попасть в прессу.

– Самоубийство! – шепчу я. Крепко зажмуриваюсь и трясу головой: сказывается недосыпание последних пяти дней, глаза просто выворачивает наизнанку. Думаю: «Это не человек, это смотрит рок. За что мне… за что нам такое? И почему – нам?» От тягостных предчувствий тяжело на сердце. Ещё бы, игра подходит к концу, а я и не жил вроде…

Мне страстно хочется туда, где одуряюще бьёт по ушам музыка: так, что вибрирует тело, светясь и бликуя в сполохах данс-фонарей. Воспоминания тысячами нитей тянутся к оранжереям и кварталам Союза, к суетливым в час пик такси, к девушкам со стройными ногами, нет, извини, дружище, тебе лучше этого не знать, – к одной девушке, с тёплыми маленькими коленями совершенной округлой формы, эти колени я прикрывал ладонями – вот так… К котёнку, к стаканчику коктейля… О-о-о…

Валевский стоит рядом. Он всегда пресный, а сейчас ещё и придавлен сознанием ответственности за дело, которое предстоит совершить. Почти дыша мне в лицо, говорит:

– Марк, у тебя есть знакомый редактор… Впрочем, что я? Ты волен выбирать. Сам знаешь, сгорит одна шестая Суши, но рифам на это будет начхать. Правда, потом, через несколько лет, настанет и наш черёд… Аналитика – страшная штука… А-а, что говорить?! – он в задумчивости хватает лист с моего стола.

Отдай лист, парень!

Отдай лист!

Валевский успел скомкать псевдобумагу. Он любит метать бумажный комок в маску морского дива, висящую у меня на стене: прямо в раззявленную клыкастую пасть. И никогда не промахивается. Так он делает, когда одержим какой-то проблемой. Но сейчас, косясь на меня, медленно расправляет смятый лист. Разворачивает. Кладёт на стол, придерживая края большими ладонями с пальцами музыканта, с чечевицами гладких ногтей. На обратной стороне страницы со столбцами цифр маркером выведена карта Северного полушария планеты, вид со стороны тихоокеанского побережья. Канадские территории в огне и Суша в чёрных крестах, – я опять вспоминал об отце. Арт знает, как погиб старший Эйджи, и знает, что я всегда рисую одно и то же, когда вспоминаю…

Дружище смущённо пятится к выходу, за дверь с указателем «Инженер Службы управления беспроводных омега-транспортов»…