Александра Ковалевская - Война Моря и Суши (litres)

Не зная, к чему готовиться, Арт прибыл в назначенное время. Его встречали двое: представитель СУББОТ и профессор пси-контроля.

Присутствие второго настораживало.

Офицер Службы безопасности твёрдо отчеканил:

– Вы не можете ходатайствовать о поиске без вести пропавшего полковника СУББОТ, резидента Марка Эйджи. Более того, вы не можете запрашивать информацию об этом лице.

– Почему? – Арт весь превратился в слух.

Офицер СУББОТ и профессор тихо обменялись парой фраз.

Оснований для подобного отказа немного, а учитывая сохранившийся за Валевским статус бывшего сотрудника ГУ и высокий коэффициент-пси, позволявший пользоваться доступами к информации разных уровней и степени тайны, у них вообще один повод отклонить запрос: внезапно наступившая умственная неполноценность истца.

Ответ оглушил и поверг в смятение.

– Господин Артемий Валевский, сэр, – произнёс профессор, чувствуя некоторую неловкость оттого, что ему выпало озвучить это. – Ваш нью-джи настолько высок, что запрос информации о Марке Эйджи должен был быть удовлетворён немедленно.

– Но не был удовлетворён даже частично, – наступал аналитик, тщательно скрывая внутреннее беспокойство. – Если дело только в высокой степени секретности, то я готов хранить без разглашения, – он поспешно отозвался стандартной фразой, означавшей, что нечто неординарное останется при нём до тех пор, пока этого требуют интересы общества.

И смутился собственных слов так, что побагровели уши, бисер холодного пота выступил на висках.

«Ты уже выдал то, что не подлежало разглашению!»

В нём взыграло мужское самолюбие.

Если за рухнувшей карьерой ставят крест на его статусе, он примет удар судьбы с достоинством, как боевой офицер. Во взгляде профессора Арт не прочёл неодобрения. Наоборот, тот с уважением окинул взглядом осанистую фигуру перед собой. Длинная хакама и короткий, в талию, китель придавали силуэту аналитика, широкого в плечах и узкого в бёдрах, совершенную форму песочных часов.

Профессор мягко, но раздельно и отчётливо, нажимая на каждое слово, произнёс:

– Вы и Марк Эйджи являетесь симбиотами. Симбиотические связи в последнем поколении подводников стали наблюдаться всё чаще. Но у вас и вашего друга эти связи с течением времени становятся всё плотнее. Правополушарные маркеры подобные, левые содержат несколько абсолютно идентичных микрозон. Нам ещё предстоит разобраться в этом феномене. Поэтому, и только поэтому, сэр Валевский, вам нельзя доверить информацию о симбиоте: возможны непредсказуемые последствия, вплоть до маниакальных идей и пограничных состояний. Так будет лучше для вас и для вашего эмоционального двойника.

Поверьте, Марк Эйджи остаётся гражданином Моря, и все законы для граждан Моря распространяются и на Марка Эйджи. Ситуация безупречно контролируется. Нарушений нет и быть не может.

Такого Арт не ожидал.

Это был конец.

Потрясение стало настолько сильным, что Валевский дал поместить себя на больничную койку. Лично для него поиски Марка сделались невозможными. Оставалось надеяться лишь на то, что информация сама найдёт себе дорогу.

Отношения с Зелмой Даугавой не стали продолжением их короткого романа. Встречи двух старых знакомых, одиноких и объединённых общими воспоминаниями, – не более.

Они мало говорили, но визиты друг к другу приносили хоть какое-то облегчение.

Оба, и он, и она, навещали Анну Эйджи, но являлись только поодиночке. Единственный совместный визит Валевского и Зелмы Даугавы Вилкат вызвал ярость матери инсуба, обвинившей Артемия в том, что он украл у сына всё: свободу, девушку, а может, даже жизнь.

Анна Эйджи красилась ещё более ярко и с ещё большим рвением пыталась победить возраст, оставивший и на неувядающей леди свои отметины…

У Зелмы Валевскому было удобно скрываться от публики и журналистов, не лезших в личное, – к счастью, у подводников закон к этому строг. И Арт пользовался возможностью просто развалиться в кресте-шезлонге, пока хозяйка маленькой квартиры работает за о-кубо. Арт успел познакомиться со всеми объёмными барельефными рыбами, которые скользили по поверхности стен в комнате Хранительницы книг. Рыбы шевелили плавниками, затаившись в кущах водорослей, но после нескольких визитов Валевского перестали прятаться от него. Стены меняли цвет в зависимости от времени суток, медуза выплывала ровно в двадцать два ноль-ноль, через час по дну шарил скат-хвостокол. В полночь кубо-кубо стен показывал переполох морских тварей: нарядная крылатка [5]преследовала рыбью мелочь. По признанию Зелмы, жемчужница, реагирующая на настроение хозяйки, давно не открывала створки. Зелма пробовала притворяться счастливой, пытаясь обмануть индикатор настроения, но моллюск не повёлся, и Валевский так и не увидел редкостную розовую жемчужину грушевидной формы…

Тёмные глаза Зелмы прикрывали подвижные веки, глаза казались узкими и неестественно длинными. Валевский находил их выражение диким, и это контрастировало со сдержанно-неподвижным выражением лица. Странно, как он раньше не замечал?.. Эта женщина лишь однажды позволила себе быть необузданной, и он повёлся и уступил. Но нельзя дважды войти в одну реку: прежнего чувства не было. Наоборот, закончилось всё каким-то отупением; обоих терзала смутная, но ощутимая вина перед канувшим в безвестность Эйджи. Инсуб оставался им дорог, каждому по-своему. Вот, пожалуй, главная причина встреч этой пары – вместе легче было пережить утрату.

…Валевский постоянно вспоминал лицо аргентинской певицы, её открытый в пении рот со слегка трепещущими от сдерживаемого чувства свежими и полнокровными губами. Ему хотелось видеть Агилар снова, снова вдохнуть аромат её духов и мягкий запах головки ребёнка, которого держал на руках…

Будущее было темно. Как на суше во времена прапредков. Закрытая карта.

…Ближе к ночи в его квартире на о-кубо возникло бледное лицо Зелмы Даугавы:

– «Волной, гонимой бурями, явись!» – таинственно произнесла она, и цитата из модной поэмы прозвучала зловеще. Она хотела сообщить что-то важное. Нужно было встретиться.

Арт вошёл в скоростной лифт и через бесчисленное количество этажей и тоннелей, через миракль просторной панорамы Союза, пробивая энергетические мембраны ложных изображений перспектив улиц, прибыл в новострой: восточный сектор расширявшегося столичного рифа отвоёвывал всё новые площади у бездны.

Арт привычно прошагал семьдесят крупных плоских камней, по которым лишь и можно было перейти мелкую чашу фонтана, наполненного водой и визгливыми дошкольниками, которых везли сюда со всех секторов: купаться и кататься в маленьких лодках. Он вошёл в квартиру Зелмы, дверь закрылась, отрезав бывшего аналитика от звенящих на все лады высоких детских голосов, плескавшихся, как и вода фонтана, под самыми стенами жилья Зелмы Даугавы Вилкат. Оставалось ещё время до возвращения хозяйки. Валевский чувствовал, что тревожится и голоден или, наоборот, голоден и потому взвинчен. Он покинул квартиру, снова перешёл фонтан по каменной дорожке и свернул в ближайшее кафе. Там заказал суп минестроне, но без фенхеля, – ужин для Зелмы, и руллы для себя, всё в термопосуде. Опустил в пакет бульонные чашки. Он любил руллы за изысканность упаковки, за прилагавшиеся к ним салфетки, ножи и фигурные ложки: всю ту церемонность, с которой полагалось поедать кушанье, напоминающее большие пельмени с пряной начинкой, отлично гармонировавшей со вкусом пюреобразного соуса и цветными звёздочками овощей.