Джей Эм - Там, где начинается вселенная

– Стульев здесь не предлагают.

Она уселась у другой стены, напротив Брэтали, но подальше от края.

– Переждём тут до утра. А на рассвете куда-нибудь переберёмся.

– Почему до утра?

– Опасно весь тотал торчать на одном месте. Метаться, конечно, тоже… Но не боись, выкрутимся.

– Брэтали… – окликнула она после довольно долгой паузы. – Можно узнать, ты сам читал Мартинсена?

– Было дело. Из любопытства.

– И как оцениваешь?

– Неплохо в целом… Со многим нельзя не согласиться. И рассчитал он верно: казалось бы, тема-то для людей малоприятная – а книжка стала бестселлером. Профессор хорошо заработал. Но кроме этого… не знаю, был ли в его идее толк…

– В смысле?

– Он ведь хотел, чтобы меньше стало враждебности.

– Я всегда думала, он этой цели достиг. А сам он… сказал, что «чуть больше знаний – это неплохое начало». Вот так.

– Может быть. Но вряд ли Мартинсен своими глазами видел, что творили, например, с парнями маби, которые решились родить ребёнка. Некоторых забивали насмерть. Беременность с большим сроком делает почти беззащитным. И если наваливается толпа… Такое случалось и до, и после его книги. Насчёт предрассудков вообще молчу. Многие и теперь думают, что у мужчин-маби бывают месячные.

– Ну, это глупость, – с очень серьёзным видом произнесла Ингрид. – Но если честно, Брэтали… трудно совсем не удивляться. Я и сама иногда задаюсь разными вопросами…

– Какими это?

– Ну… – она сделала многозначительную паузу – мол, я не виновата, сам спросил. – Как, к примеру, мужчина смог бы кормить ребёнка? Нет, я помню, что пишет Мартинсен. Дело в осознанности. Ты знаешь, что детское питание можно купить, и всё будет в порядке. Но если… окажешься там, где нельзя ничего купить?

– Тогда и ребёнка заводить не надо.

– А если уже после?.. Всякое случается.

– Откровенно говоря… сам не знаю. Да, представь себе, мы сами не знаем о себе всего. Но, уверен, как-нибудь всё устроилось бы. Помнишь про «выживаемость», «приспособляемость»? А ты любопытная…

Брэтали улыбнулся. Улыбка как будто осветила его лицо, черты стали плавнее. На левой щеке появилась ямочка. Ингрид поняла вдруг, что за всё время их знакомства впервые видит его улыбающимся.

– Почему ты никогда… редко улыбаешься? У тебя хорошая улыбка.

Но Сальваторе уже снова стал серьёзным.

– Думаю, даже те, до кого дошёл смысл книжки Мартинсена, не представляют, что значит быть единственным маби где-то, где сплошь технократы и ортодоксалы. Нейтралов – и тех, считай, нет.

– Это ты про свою работу? Или про учёбу?

Он не ответил.

– Брэтали, ещё насчёт Мартинсена… Знаешь, он ведь не всё смог изложить в своей книге. Не все свои мысли. Из-за цензуры.

– Он сам тебе говорил?

– Да. И мне кажется… будет справедливо, если ты это узнаешь. Мартинсен считал, что к созданию маби имели отношение психологи.

– Что? – на лице Брэтали отразилось явное недоверие. – Ты ничего не путаешь? Мне как-то рассказывали, что психологи имели отношение к созданию первых нуэ…

– Про нуэ я не знаю. Но профессор получил разрешение работать с «архивом Мабиуса». Доступ к нему есть в основном только у учёных-генетиков. Их прежде всего интересует научная информация. А Мартинсен изучал личные записи доктора. У него создалось впечатление, что Мабиус иногда подразумевает что-то, чего не называет напрямую, недоговаривает…

– Домыслы, – почти сердито прервал Ингрид Сальваторе. – Разве он нашёл какие-нибудь прямые доказательства?

– Не нашёл. Но есть труднообъяснимые факты, и о них Мартинсен как раз написал. «Почему учёные создают аналогичный биологический механизм, но он не работает? Потому что не соблюдается какое-то из условий…» Это условие – участие психологов! И ещё, помнишь: «Но как биологический механизм может оказывать влияние на человеческое «я», на нематериальное начало? И он ли оказывает это влияние?» Это ведь правда: у маби особенный характер и…

– Психологи здесь ни при чём! А то что бы им и нуэ не сделать какой-нибудь «особенный характер»? Но про это речи никогда не было.

– Между появлением нуэ и маби прошло больше ста лет. Возможности психологов за это время могли стать куда шире.

– Всё, хватит. Это какой-то бред… Маби – тайный эксперимент психологов! Если так, они… ещё тогда, восемьдесят лет назад, стали бы интересоваться нами и… – Брэтали запнулся, поняв, что его речь звучит слишком взволнованно. И заставил себя закончить на совершенно спокойной ноте: – Одним словом, бред.

– Мартинсен не говорил об участии психологов как движения. Он предполагал, что с Мабиусом могли сотрудничать всего несколько человек или даже один. И остальные просто об этом не знали…

– Всё, Подкова.

– А ты не расскажешь поподробнее про нуэ и психологов?..

– Нет. Чтобы во всё это углубляться, надо быть сумасшедшим, честное слово. Не можешь сменить тему – помолчи.

Тучи сгустились плотной пеленой. Несмотря на не поздний ещё час, сделалось сумрачно. Расстояние между противоположными стенами, возле которых сидели Сальваторе и Ингрид, было невелико, но из-за полумрака ей показалось, что она видит Брэтали откуда-то очень издалека.

Полуразрушенный, с незапамятных времён неотапливаемый дом, да ещё на такой высоте – плохое убежище от холода. Ингрид поёжилась, подтянула колени к подбородку и крепко обхватила их руками. Брэтали посмотрел на неё пристально, испытующе и немного свысока. Она скорее угадала это, чем разглядела.

– Ты меня боишься? – спросил он неожиданно резко.

– Я? С чего ты взял?

– Не отрицай. Это землепашеский страх перед маби.

– Как… Откуда ты знаешь? Неужели… так заметно?

– Да нет. Разве что слишком уж стремишься следовать последней моде. Но это беда не только землепашцев, которым удалось обжиться в городе. Я просто догадался.

– Ну ладно… Правильно догадался. Я тебе расскажу. Я о твоём прошлом знаю больше, чем ты о моём – как-то нечестно.

– Ты не обязана, – почти безучастно возразил Сальваторе.

– Ну… тут ничего такого… Моя мать была из землепашеского поселения. Не знаю, как ей удалось добиться разрешения на переезд в Джаракас. Чтобы оформить заявку, нужно заплатить приличную пошлину. И не факт, что решение будет положительным. Многие ждут годами и в итоге получают отказ под каким-нибудь якобы законным предлогом. Мой отец – нейтрал. Знакомство у них было недолгое. Может, мама надеялась таким образом укрепиться в городе, не знаю. Но не смогла, не выдержала непривычной жизни. А когда поняла, что беременна, совсем испугалась и сбежала обратно в своё поселение, ничего не сказав отцу. Я родилась там. Через пять лет отец узнал, что у него есть дочь. Кому-то из их общих знакомых мама всё же призналась перед уездом, что ждёт ребёнка. Он захотел нас разыскать. Приехал. Но маму в живых уже не застал, она умерла, когда мне было три года. Он решил удочерить меня, забрать в Джаракас, дать свой офстат и городское воспитание. У родственников меня пришлось отбирать чуть ли не силой. С тех пор я ни с кем из них не виделась. Папа журналист, как я. Точнее, это я – как он. До сих пор живёт в Джаракасе.