Аластер Рейнольдс - Ковчег Спасения

Луч уже прорезал борозду длиной в сто метров. Из нее вырывался воздух и жидкость, словно из раны хлестала кровь.

— Остановись, — пробормотала Илиа с безнадежной отрешенностью. — Пожалуйста. Ради всего святого, остановись.

— Дай мне закончить это, Илиа. Пожалуйста. Прости меня.

— Нет. Я не позволю вот так…

Она не рассуждала и не взвешивала. Секунда размышлений — и она вряд ли нашла бы смелость действовать. Она никогда не считала себя храброй, и тем более способной на самопожертвование.

Илиа повела шаттл по направлению к лучу, чтобы оказаться между дулом орудия и смертоносной сквозной раной в корпусе «Ностальгии по Бесконечности».

— Нет! — послышался голос Капитана.

Но было уже слишком поздно. Он не смог бы отключить орудие меньше чем за секунду или развернуть его прежде, чем луч зацепит суденышко. Шаттл пересек траекторию луча по касательной — Вольева не планировала сводить счеты с жизнью — и мощный поток излучения срезал его правый борт. Броня, изоляция, внутренние конструкции, герметичные мембраны — все это исчезло в течение доли секунды. В следующую секунду Илиа осознала, что смогла увернуться от сердцевины луча, а еще через секунду — что это ничего не меняет.

В любом случае она умрет.

В глазах потемнело. Горло наполнилось чем-то ледяным и плотным, словно ей в глотку заливали жидкий гелий. Илиа попыталась вздохнуть, холод ворвался в легкие. Потом в груди материализовался кусок гранита. Внутренние органы превратились в кусок льда.

Она открыла рот, пытаясь хоть что-то сказать. Похоже, это было самым правильным, что следовало сделать.

— Почему, Волк? — спросила Фелка.

Они были одни, в том же серо-стальном сумраке под серебряным небом, среди заполненных водой углублений в скалах, куда Скейд приводила ее по настоянию Волка. Сейчас это был просто сон. Она находилась на корабле Клавейна, Скейд была мертва. Однако Волк выглядел не менее реально, чем в прошлый раз. Его силуэт медленно двигался во мгле, словно столб дыма, который по какой-то прихоти обрел очертания гротескной человеческой фигуры.

— Что почему?

— Почему ты так ненавидишь жизнь?

— Я — нет. Мы — нет. Мы только делаем то, что должны.

Фелка сидела на камне в окружении тех же останков морских животных. Она понимала, что присутствие Волков объясняет одну из великих космических загадок, парадокс, который занимал умы людей со времен первых полетов в пространстве. Галактика изобиловала звездами, и у большинства их них были планетные системы. Да, не все они располагались на нужном расстоянии от звезд, чтобы стать колыбелью жизни. Не на всех присутствовали необходимые фракции металлов, которые могли положить начало углеводородным реакциям. Порой сами звезды оказывались слишком нестабильными. Но численность звезд в Галактике превышала сотни миллиардов. И незначительная их часть порождала миры, пригодные к обитанию, что обуславливало малое количество обитаемых систем.

Однако разум почему-то не стремился распространяться от звезды к звезде, несмотря на относительную несложность подобных путешествий. Вглядываясь в ночное небо, философы пришли к выводу, что разумная жизнь, скорее всего, исчезающе редка. Возможно, человечество являлось единственным мыслящим видом в Галактике.

Они ошибались. Но эта ошибка открылась лишь с началом заселения космоса. Экспедиции находили следы погибших цивилизаций, разрушенные миры, потухшие светила. Великое множество.

Оказалось, разумная жизнь была не такой редкостью, как казалось сначала. Просто она была очень, очень склонна к самоуничтожению. Или что-то уничтожало ее.

Волки оказались недостающим элементом головоломки. Именно они были причиной вымирания цивилизаций. Неумолимые, терпеливые, вечные, они выслеживали разум и приводили в исполнение приговор, вынесенный неизвестно кем и неизвестно когда.

Безмолвие и пустоту Галактики нарушали только стаи машин, бдительно патрулирующих пространство.

Волк ответил на вопрос. Но не объяснил, в чем причина.

— Зачем? — спросила Фелка. — Какой смысл действовать таким способом? Если вы настолько ненавидите жизнь, почему бы вам не покончить с ней раз и навсегда?

— Навсегда? — Волк казался удивленным, словно услышал нечто принципиально новое.

— Вы бы могли отравить каждую звезду в Галактике или раздавить на кусочки каждую планету. Или вам не хватает смелости нанести последний удар?

Медленный вздох напоминал сход далекой лавины, шелест гальки.

— Это не ради уничтожения разумной жизни, — сказал Волк

— Нет?

— С точностью до наоборот, Фелка. Для ее сохранения. Мы ее хранители, мы не позволяем разуму познать настоящий кошмар.

— Но вы убиваете его. Вы полностью уничтожаете цивилизации.

Волк исчез и снова появился. И Фелке показалось, что она слышит голос Галианы:

— Иногда надо стать жестоким, чтобы быть добрым, Фелка.

После гибели Галианы Клавейна почти никто не видел. Каждый на борту, вплоть до рядовых армии Скорпио, понимал без слов, что его не стоит беспокоить, разве что в крайних случаях, когда речь шла о принятии стратегических решений. Неизвестно, было ли это просьбой самого Клавейна или кого-то из его ближайших помощников. Вполне возможно, что он являлся комбинацией обоих источников. Клавейн стал чем-то вроде корабельного призрака, его почти никогда не видели и лишь изредка слышали; призраком, который иногда проходил по коридорам «Зодиакального Света», когда почти весь экипаж спал. Порой, когда корабль разгонялся, можно было уловить ритмичное «тук… тук… тук…» — шаги его экзоскелета. Клавейн становился чем-то неосязаемым.

По слухам, он часами не выходил из наблюдательного купола, уставившись в черноту беззвездного кильватерного пространства. Те, кто его видел, замечали, как он постарел за эти несколько недель. Казалось, релятивистские эффекты больше не имели над ним власти, и его субъективное время текло вместе с объективным, вне корабля. Он стал похож на человека, чья жизнь окончена — осталось лишь обременительное выполнение обязанностей, необходимых для завершения миссии.

Подробности были мало кому известны, но все признавали: это решение далось Клавейну очень тяжело. Кто-то считал, что на самом деле Галиана давно умерла, а уничтожение ее тела лишь подвело последнюю черту. Но остальные придерживались иного мнения. До сих пор смерть Галианы была чем-то временным. Объединившиеся сохраняли ее тело, надеясь когда-нибудь освободить ее от Волка. Вероятность оставалась ничтожно малой, но в глубине души Клавейн по-прежнему надеялся: Галиана, которую он любил еще со времен войны на Марсе, однажды вернется к нему, выздоровевшая и обновленная. Но надежда погибла в обломках «Ночной Тени». Он сам уничтожил ее. По слухам, его уговорила Фелка; но никто не мог отрицать, что последнее слово оставалось за Клавейном. И именно его руки окрасил кровью этот акт милосердия.