Скотт Вестерфельд - Корабль для уничтожения миров

Но когда капкан начал захлопываться, все закрутилось очень быстро.

Вести разлетелись по столичной инфоструктуре со скоростью пламени, вспыхнувшего в атмосфере чистого кислорода. Началось все со светских сплетен, отлично состряпанных, но все равно выглядящих маловероятно. Тогда были подброшены доказательства. Фотографии Оксам и Зая во время разговора на приеме во дворце у Императора десять лет назад. Схема прохождения первого послания Нары Заю. Отчеты о повестке дня заседаний военного совета (те пункты повестки, по которым в итоге был задействован закон о столетнем табу, были жирно замалеваны черной краской). И наконец — ее голос, диктующий первые несколько слов предупреждения Заю. Голос был синтезирован — для вящего эффекта.

На протяжении нескольких судорожных утренних часов вопрос о государственной измене, совершенной сенатором Нарой Оксам, передвинулся с последних страниц, где публиковались сплетни и разбирались теории заговоров, к ярким заголовкам, разместившимся на периферии всех каналов, вещавших в поле вторичного зрения.

Сотрудникам новостных каналов было строго-настрого запрещено даже гадать по поводу того, какие именно секреты раскрыла сенатор своему возлюбленному воину, однако для доказательства ее вины вполне хватало нарушения закона о столетнем табу. Эта молодая упрямая женщина обманула доверие императора.

В то утро, когда «бомба» взорвалась, Нару пробудило накопившееся в городе напряжение. Этот нарастающий гнев миллионов людей вполз к ней в голову, подобно тому, как сигнал будильника прорывается в сон крепко спящего человека. В те краткие мгновения, пока длилось ее безумие, Нара видела, как раздувшееся тело столицы бьется в конвульсиях, похожее на выброшенного на берег кита, пытающегося в жутком, нелепом посмертном спазме согнать со своего трупа птиц-падальщиков. И падальщики, взлетев, на какое-то время решили оставить свое пиршество, где угощением им служила военная экономика, и переметнулись к новой цели.

Сенатор-изменница: живая добыча.

Эмпатическое видение начало угасать. Сенатор Оксам ощутила собственное тело, почувствовала чью-то руку на своем запястье: кто-то орудовал с ее противоэмпатическим браслетом. Она открыла глаза, готовясь обрушить на наглеца бурю возмущения. Но на коленях рядом с ней стоял хмурый Роджер Найлз.

Оксам зажмурилась и снова открыла глаза.

Доза лекарства оказалась высокой, и буквально через несколько секунд Нара смогла мыслить ясно и четко. Она сразу же поняла, что случилось. Это и была та самая западня, которую приготовил для нее Император. И она вошла в западню, все прекрасно зная и понимая.

— Что ты наделала, Нара? — спросил Найлз. Оксам подняла руки, поднесла ладони к лицу, потерла щеки, чтобы убедиться в реальности собственного тела. Пошевелилась, села. После ночевок на диване в кабинете у нее всегда побаливала спина.

— Я мало что могу тебе рассказать, Роджер. Закон о столетнем табу.

Он горько усмехнулся.

— Ну да, теперь ты вспомнила о законе?

— Я должна была рассказать Лауренту о том, что задумал Император. Я знала, что меня поймают, но я должна была спасти его.

— Они требуют твоей крови, Нара.

— Знаю, Роджер. Я хорошо слышу их голоса. Она махнула рукой, и перед ней возникло поле вторичного зрения. Картина, наблюдавшаяся в синестезическом пространстве, подтвердила сказанное Роджером Найлзом и нарисованное эмпатией. Ее историю пережевывали на всех новостных каналах. Оксам быстро пробежалась по некоторым из них: ее голос и фотография, текст бесполезного ордера на ее арест от Политического Аппарата, какой-то лоялист, с высокой трибуны требующий ее изгнания из Сената. Изгнание из Сената, как понимала Оксам, было ключевым моментом. Лишившись сенаторского иммунитета, она стала бы самой обычной гражданкой Империи. Банальной изменницей, которую не в силах был защитить Рубикон.

— Я предупреждал тебя, Нара. Почему ты не послушалась меня?

— Меня могут вышвырнуть, Роджер?

— Из Сената? Прецедент имел место, но такого не случалось уже сто пятьдесят лет.

— А в тот раз какая была причина? Найлз заморгал, пошевелил пальцами.

— Убийство. Утопианка убила своего любовника. Задушила в постели.

Оксам вяло усмехнулась. Она-то, по крайней мере, нарушила закон не для того, чтобы убить возлюбленного, а для того, чтобы его спасти.

— Это выглядит гораздо более драматично, — заметила она.

— Но тогда и речи не было о преступлении против государства, — возразил Найлз. — В протоколе о лишении этой дамы сенаторских полномочий значилась формулировка «за неподобающее поведение». Это обвинение будет помягче государственной измены, я бы так сказал.

— Как долго это тянулось?

— Сорок семь дней. Устроили суд перед Сенатом в полном сборе. Свидетели, совет защитников и даже психолог.

— И в итоге ее изгнали из Сената. Найлз кивнул.

— А как только она лишилась сенаторского иммунитета, гражданский суд обвинил ее в убийстве. Ее лишили Возвышения и приговорили к пожизненному заключению.

— Все же это лучше, чем обескровливание.

— Господи, Нара, — проговорил Найлз дрожащим голосом. — Неужели ты действительно сделала это? Выдала Заю секреты военного совета?

— Да. Чтобы спасти его.

— Вероятно, можно найти какое-то исключение, оправдание за счет необходимости военного времени...

Она покачала головой.

— Выхода нет, Роджер. Государственная измена чистой воды: я поставила моего возлюбленного выше моего повелителя. Я сделала выбор.

Найлз умолк и погрузился в процесс исследования информации. Он встал и начал шевелить пальцами. Нара видела, как он напряжен, и понимала, что он всеми силами старается изыскать хоть какую-то зацепку, хоть какое-то оправдание для нарушения закона о столетнем табу. Он сейчас походил на человека, играющего в виртуальную игру и пытающегося выбраться из лабиринта. Стоило напороться на препятствие или зайти в тупик — и его лицо выражало неподдельное отчаяние.

Нара тем временем снова нырнула в мир новостных каналов, вещавших в поле вторичного зрения. Один из каналов показывал толпу, собравшуюся возле Рубикона. Это были лоялисты, требовавшие, чтобы Нару немедленно лишили сенаторского иммунитета и предали имперскому суду. Теперь, когда целью для нападок лоялистов стала она, их извечно наигранный праведный гнев уже не выглядел таким комичным. По другому каналу выступал представитель партии секуляристов, молодой человек, заменивший Нару после того, как она стала членом военного совета. Он призывал к спокойствию и примирению, пытался сдержать развитие событий и вообще не затрагивал вопрос об обвинении Оксам в измене. Нара ему не завидовала.